Петя. Сердце в груди мелодично выстукивало его имя. Петя. Как могла бесприютная сиротка Манька Волкова не любить красивого и умного Петю Рукавицу? Как могла называть его червивым помидором и ругать? Как же трогателен и нежен он был с бестолковой и неопытной Маней. Другой посмеялся бы, что в свои двадцать лет она целоваться не умеет, а Петя всё понял. Не шутил, не насмехался, не отталкивал. Просто извинился! Не просто так глупышка Зиночка в Петьку Рукавицу влюбилась.
Мысль о Зиночке вызвала неприятное отрезвляющее чувство, и Манька поспешила её отогнать. Да, Зинаиде не повезло, но такова жизнь. Последнее время обиженная Зина стала Маню избегать, и так было проще для всех.
От воспоминания о первом поцелуе в животе разлилось приятное тепло и нежность.
А сама-то, сама. Это ж надо было брякнуть: «Ничего не боюсь», и как только храбрости хватило? Взяла и сама Петьку поцеловала. По-взрослому. Манька скрестила руки, обнимая себя за талию. Какое чудо, какое невероятное происшествие: всего несколько минут назад её обнимал настоящий мужчина! Самый красивый парень всего Советского союза, да чего там стесняться, всего мира! Девушка посмотрела на небо, усыпанное сияющими звёздами, и счастливо улыбнулась.
Правда, не от чистого сердца целовал…
Повеяло болотной тиной. Манька присела и принюхалась. Да, точно, воняет. Она неуклюже поднялась, затыкая нос рукавом, и неспешно поковыляла в сторону своего дома в гордом одиночестве. В глубоких карманах бойко позвякивали ворованные запчасти.
В ту ночь спала Манька Сорванец плохо, без конца ворочалась и слабо стонала – снилась ей всякая разная ерундовина с крайне неприятным подтекстом, а под самое утро приснился дед-покойник.
– Неправильно ты живёшь, Маня, – пожурил её покойный родственник, осуждающе склоняя голову, – Хоть бы в церковь сходила, помолилась, а то водишь дружбу со всякими, как бы чего плохого с тобой не стряслось.