Расстояние до них Еремеев оценил метров в двадцать и, пока оно стремительно сокращалось, счёл более благоразумным тихо сползти с парапета на пол.
Оба человека оказались если и старше Еремеева, то совсем ненамного. Высокий – зеленоглазый и абсолютно седой – вскинул вверх белую тонкую руку, и костлявый палец с перстнем упёрся Еремееву в грудь.
– Ты кто такой?!
– Еремеев! – доложился Еремеев, чувствуя себя новобранцем, и непонятно зачем добавил: – Архат.
– Чёрт побери! – сказал своему спутнику высокий. – Твой народ безнаказанно шляется почти у самых порталов!
– Не безнаказанно, а свободно, – возразил второй и печально посмотрел на Еремеева. – Архат?
– Так точно! – отчаянно согласился тот.
– Откуда ты?
Еремеев замялся.
– А между прочим, я видел во сне и его тоже, – не дожидаясь ответа, сказал печальный высокому.
***
Неожиданно для самого себя Еремеев вошёл в раж. Новое помещение, куда его привели, было большим, просторным, по-королевски шикарным и сильно смахивало на задрапированное чёрным шёлком месторождение турмалина.
– Неудачный дизайн, – храбро выдал Еремеев, осматриваясь. – Судя по помещению, тот, кто здесь обитает, страдает целым набором стойких психических расстройств.
– Ты бы поаккуратнее, – хмыкнул печальный, и по его губам скользнула тень улыбки. – Уши, которые есть у этих психопатических стен, ведут в весьма непредсказуемые места.
Некоторое время он, прищурившись, пристально смотрел на Еремеева, и тот, всё ещё в кураже, набрал воздуха и что есть сил гаркнул под сводчатый потолок:
– И это всё?!!
– Всё, всё, всё! – звонко согласилось эхо, и по тёмным шёлковым углам прокатился шелестящий смех, тихий, чуть слышный, словно смеялось не живое существо, а сам застоявшийся по углам воздух.
Печальный развёл руками: вот как-то так.
– Реальность – весьма занятная штука, – сказал он вслух. – И чем дольше ею пользуешься, тем занятнее она кажется.
Долговязый молчал.
– Дети-то пропали чьи? – спросил Еремеев.
– Мои, – сказал печальный. – И, что интересно, что я чувствую, что они живы, но ни на Рубеже, ни в ближайших его окрестностях их нет.
Он снова печально вздохнул, а затем, словно вспомнив что-то, громко хлопнул в ладоши, и в ответ на этот хлопок в темноте поднялся далёкий шум и послышался сдавленный Зайкин голос:
– Эй! Полегче! Полегче!
– Зоя! – встрепенулся Еремеев. – Я здесь!