Зайка шагнула в сводчатый турмалиновый зал из ниоткуда, – так, как шагают на землю с быстро вращающейся карусели: оступилась и чуть не упала, и Еремеев бросился к ней.
– А дети где? – вдвоём в один голос начали было они и одновременно умолкли, вцепившись друг в друга.
– Ты знаешь, Нон, – глядя на них, задумчиво сказал печальный. – Меня не покидает ощущение неправильности.
– Неправильности чего? – не понял высокий.
– Ну, всего этого. Словно вот идёт дождь, а капли летят не сверху вниз, а наоборот.
– Если они летят наоборот, значит, так правильно. Просто твоё величество где-то что-то упустило и не выучило подходящее правило, – хмыкнул Нон. – А людей надо определить на ночлег.
На ночлег их с Зайкой определили в небольшой гостевой комнатке где-то в глубине тёмного сада, почти под открытым небом, и проснулся Еремеев от бубнивших у него над самым ухом голосов:
– Сплюнь, Нон. Жизнь такая штука, что в ней может случиться всё, что угодно.
– А что плеваться? Всё, что могло случиться, уже случилось…
– Если утром не открывать глаза, то можно жить, – сказал им Еремеев, втайне надеясь проснуться дома, и открыл глаза.
В комнатке никого не было, кроме Зайки. При свете дня комнатка оказалась чем-то вроде увешанной аппаратурой детской, и Еремееву, собственно, ничего не смыслящему ни в радиоэлектронике, ни в звукозаписи, существенно полегчало: недавние "голоса" обрели в его голове хоть какое-то зримое объяснение.
– Я слышала детский плач, – заявила Зайка. – Причём на два голоса. Причём почти всю ночь.
– Странно, – сказал Еремеев, оглядывая с подушки вывешенные под потолком гирлянды из микрофонов и усилителей. – Не находишь?
– Нахожу! – вспылила вдруг Зайка. – Что ты корчишь из себя идиота?! Я вообще всё это нахожу странным: и этого дракона-мериноса, и эту жирную гусеницу, ползающую сквозь стены и разговаривающую по-человечески, и детей, рыдающих всю ночь и мешающих спать!
Она плюхнулась на кровать, закрыла лицо руками, и голос её дрогнул, наполняясь слезами.
– Ты просто не выспалась, Заинька, – заискивающе начал было Еремеев…
– Ну, конечно, – согласилась Зайка. – Как я сама не догадалась? Знаешь, Горыч, что мне нравится в тебе больше всего? Ты пуленепробиваемый.
– За мной, как за каменной стеной?
– Ну, почти, – из-под ладоней снова согласилась Зайка. – Когда за, когда перед.