Ближе к утру Черняев принял решение оградить свой отряд у Камеланских ворот от остальной части города сплошной стеной огня. Нужна была передышка и хотя бы краткий сон – взять весь Ташкент одним приступом было невозможно из-за малочисленности отряда. Этот приём также сработал – контрнаступление противника было сорвано, пытавшийся прорваться сквозь огонь неприятель был хорошо виден в ночи, из-за чего попадал под прицельный огонь.
Наутро бои развернулись с новой силой, но вместе с тем к Черняеву стали являться делегации аксакалов и торговцев, заявлявшие о лояльности российскому императору и просившие прекратить огонь. Окончательно всё успокоилось на вторые сутки боёв – город сдался на милость победителя.
Совсем иначе сложилась судьба российской армии на Дальнем Востоке. Мукденское сражение Русско-японской войны 1904–1905 годов часто сравнивают с битвой при Седане (1 сентября 1870 г.). В ходе Франко-прусской войны под небольшим городком Седан германская армия фельдмаршала фон Мольтке-старшего одержала грандиозную победу над французским войсками.
Мукден действительно стал для Российской империи дальневосточным Седаном: русская армия понесла огромные потери и фактически утратила контроль над Маньчжурией, в прошлом осталось политическое доминирование России на Дальнем Востоке, а титул императора Востока, на который ещё в 1904 году претендовал царь Николай II, стал для него навечно недосягаемым.
Бездарное руководство войсками под Ляояном, стоившее русским фактически уже предрешённой победы, вызвало совершенно разную реакцию в русской Маньчжурской армии и в Петербурге.
Большинство офицеров, сколько-нибудь детально ознакомленных с ходом Ляоянской битвы, искренне негодовало на штаб армии и главнокомандующего Алексея Куропаткина. Сам генерал Куропаткин, впрочем, пытался доказать всем, что общий итог сражения под Ляояном положителен для русских, что японцы не разгромили его армию, а только лишь «потеснили».
В армейской среде эта точка зрения с презрением отвергалась. Генерал Линевич, один из старейших офицеров Маньчжурской армии, писал в эти дни о Ляояне так: «Моё сердце трепещет, оно болит, глядя на это сражение. При Ляояне Скобелев выиграл бы битву, либо потерял армию, ему неведомы были паллиативы. Я соболезную Куропаткину, но во всех сражениях с японцами наше командование не проявило необходимой твёрдости, подчас мы отступали, даже не попытавшись оценить реальную силу противника».