– Да, в течение следующих двух недель, – ответила Серена, глядя при этом не на него, а на мужа.
– А после?
– Будет уволен, – сообщил Пембертон управляющему. – Хороший урок следует закрепить.
Кэмпбелл кивнул и вернулся в контору, прикрыв за собой дверь. Дробный перестук рычажков арифмометра возобновился.
Бьюкенен, казалось, собирался что-то сказать, но в последний миг избрал молчание.
– Какие-то возражения, Бьюкенен? – спросил Пембертон.
– Ни малейших, – после короткой паузы ответил тот. – Меня ваше пари не касается.
– А вы заметили, как Кэмпбелл постарался оказать на вас влияние, Пембертон? – вмешался доктор Чейни. – Но при этом не напрямую. Он по-своему весьма неглуп в этом отношении, не находите?
– О да, – согласился Пембертон. – Сложись обстоятельства иначе, Кэмпбелл вполне мог бы учиться в Гарварде. И, в отличие от меня, возможно, получил бы диплом.
– Однако именно опыт, обретенный в бостонских тавернах, не позволил тебе пасть от ножа Эйба Хармона, – заметил Уилки.
– Что верно, то верно, – признал Пембертон, – хотя год занятий фехтованием в Гарварде тоже внес свой вклад.
Подняв руку к лицу мужа, Серена провела указательным пальцем по тонкому светлому шраму у него на скуле.
– Фехтвунде[12] всегда к лицу мужчинам, – негромко заметила она.
Кухарки вернулись, неся малину и сливки. Рядом с блюдцем Уилки одна из них поставила стакан с водой, бутылочки с горькими настоями и железистыми тониками, жестянку с серными пастилками – зелья для чувствительного желудка Уилки и его утомленной крови. Разлив по чашкам кофе, обе удалились.
– И все же вы женщина явно образованная, миссис Пембертон, – сказал Уилки. – Ваш муж упоминал о вашей чрезвычайной начитанности в областях искусства и философии.
– Отец приглашал в наш лагерь репетиторов. Все они были англичанами с оксфордским образованием.
– Что объясняет слегка британскую каденцию вашей речи, – одобрительно заметил Уилки.
– И, конечно, некоторую холодность тона, – помешивая сливки в своем кофе, добавил доктор Чейни, – которую лишь человек непросвещенный мог бы принять за нехватку сочувствия ко всем окружающим, включая и представителей собственной семьи.
Уилки раздраженно повел носом.
– Так думать довольно жестоко, – заявил он. – Одной скудостью познаний возникновение подобных мыслей не оправдать.