– Дай-ка побаюкать твоего мальца.
Чуть присев, Рейчел поставила сумку на пол, перехватила закутанного ребенка поудобнее и обеими руками протянула ей.
– Он с самого утра какой-то беспокойный, – пожаловалась Рейчел. – Может, зубки режутся?
– Дитя мое, дождись сперва, пока ему не исполнится хотя бы полгодика, – улыбнулась вдова Дженкинс. – Виноваты либо колика, либо сыпь. Ну, или пыльца полыни… Много сыщется причин, чтобы испортить настроение такому малютке, но зубы тут точно ни при чем.
Подняв Джейкоба перед собой, вдова заглянула в лицо малышу. Из-за сильных очков в проволочной оправе глаза пожилой женщины показались Рейчел выпученными, готовыми выскочить из глазниц.
– Ведь твердила я твоему отцу, чтоб не терял времени да женился. И сейчас была бы у тебя мать, да только он не послушал… – сказала гостье вдова Дженкинс. – А если бы послушал, ты тоже узнала бы кое-что о детях. Может, и хватило бы, чтобы не позволить первому же мужчине, который подмигнет да улыбнется, затащить тебя в рай для дураков. Ты сама еще дитя и ничего не знаешь о мире вокруг, девочка.
Рейчел, уставив глаза в пол, терпеливо слушала причитания старухи, к которым уже привыкла за два последних месяца. На отцовских похоронах люди выговаривали ей примерно то же – и повитуха, принявшая Джейкоба, и городские кумушки, которые прежде в упор ее не замечали. Каждая уверяла при этом, что заводит все эти разговоры только ради блага Рейчел, из беспокойства и в заботе о ней. Некоторым, вроде вдовы Дженкинс, действительно было не все равно, но Рейчел понимала, что остальные поучали из обычного злорадства. Скорбно сдвинутые брови и сурово поджатые губы не могли обмануть девушку: от нее невозможно было спрятать темную усмешку во взглядах.
Вернувшись в кресло, вдова разместила Джейкоба у себя на коленях.
– Ребенок должен носить фамилию отца, – произнесла она тоном до того нравоучительным, словно Рейчел было пять лет, а не почти семнадцать. – Тогда ему не придется всю свою жизнь объяснять людям ее отсутствие.
– У него уже есть фамилия, – твердо сказала Рейчел, отрывая взгляд от половиц, чтобы упереть его в лицо вдовы. – И Хармон – самая подходящая из всех, что мне известны.
Наступившую тишину нарушали разве что шипение и треск огня в печи, но затем истлевшее, серое от пепла полено с шумом развалилось, разметав под сковородой искры и пепел. Когда вдова Дженкинс заговорила вновь, голос ее смягчился.