А этот покорно поднятый кулак – сплошное притворство. Разве плохо, что война закончилась? Широко улыбаясь, па взялся за поводья, чтобы лошадь шла быстрее.
– Полагаю, завтра у нас будет много дел на пристани. А город пусть празднует.
Все это не имело никакого смысла. То, что казалось ужасным, считалось хорошим, и наоборот.
– Угадай, Долли, кто такой Куджо? – снова пристал Николас. – Может, это Густав Васса, матрос, который работает на приятеля па – капитана «Очаровательной Салли». Он черный, как ты. Даже еще чернее. Вечно выпячивает свое мнение, думает, он лучше других. Но сам не лучше. И ты – не лучше! Дерь… девочка.
Он назвал меня не просто девочкой. Это было другое слово, ненавистное. Я привыкла не обращать на него внимания, ведь оно звучало так часто. Стряхивала его, словно капли дождя с лица или пот с ладоней.
Кто ж плачет под дождем?
– Негритянская девчонка! – хрипло прошипел он. В его голосе звучала ненависть всех надсмотрщиков, солдат, торговцев, что орали на несчастных темнокожих, которых продавали на рынке.
Негритянка – не просто цветная, хуже. Когда кое-кто из нас в ответ выкрикивал им бланка[17] – белые, белые плантаторы, – это означало лишь, что бледнолицые выше нас, что таким, как я, никогда не видать власти, просто потому что наша кожа теплая и темная.
Я не могла с этим смириться.
Никогда я бы не позволила Николасу обрести такую власть над собой. Никому бы не позволила. У меня были грандиозные мечты, и никто не мог меня остановить.
– Негритянская девчонка! – снова прорычал он, будто я с первого раза не расслышала. На слове «девчонка» брат даже зубами заскрипел, словно и это было ругательство. Парень не уважал девушек – ни черных, ни белых.
– Слышала, что сказал?
Я вспомнила, что мами сказала – неважно, как тебя называют, – и в груди потеплело.
Я посмотрела на брата и медленно улыбнулась.
– Слышала, глупый мальчишка. А что ты так печешься о Вассе? Боишься его?
Николас сморщился, точно я его ударила.
– Черных дешевок нечего бояться. Уж тебе ли не знать.
Я расплылась в улыбке. Его ненависть порождал страх – он боялся меня, боялся, что я отберу у него все.
Осталось лишь понять, как доказать ему, что он прав.