Стоя над лентой в позе вратаря, Аня зачем-то принялась вспоминать, что именно упаковала – все-таки неизвестно, когда они с Русланом смогут вернуться.
– Чего зависла! – женщина, отпихнув ее, стаскивала с ленты клетчатый «шкаф».
Аня хотела огрызнуться, но клетчатый шлепнулся на пол, раскрылся домиком. Из-под «крыши» испуганно выглянули детские колготки с бордовыми грибами, юбка гармошкой, зеленая, атласная, пухлый край постельного белья или одеяла. Потянуло душным запахом чужого жилища: смесью стирального порошка, затхлой верхней одежды и будто едой. Аню оттеснили от ленты, женщину, сначала опешившую, а потом с трудом перевернувшую чемодан и кидавшую туда растрепанные вещи, люди обходили с обеих сторон.
Аня прошла зеленый коридор. Нечего декларировать.
Встречающие стояли полукругом. Таксисты спокойны, присматриваются, повторяют иногда без выражения «такси-такси», похоже на «кыс-кыс». Водители трансферов, напротив, выслуживаются, повыше поднимают свои таблички, на одной – несуразное: «Нада Потапов» черным маркером. А вот и родственники. Встречают в основном мужчины. Они без табличек, разумеется. Машут руками, цветами. Не исключено, что часть вещей в чемоданах – для них. Мужчины собирались второпях, улетали налегке. Аня прихватила Руслану пуховик, а вот книги и потрепанную распечатку романа пришлось выложить. Не влезли.
Из-за спины могучего таксиста вышел Руслан. Муж.
Они не виделись полгода. Шесть с половиной месяцев, как он в Белграде. Когда созванивались, Аня сразу отключала видео: «Чтобы связь получше». Руслан показывал себя, съемную квартиру, реку, полки в супермаркетах (и ценники), даже желтые платаны по осени. И хотя изображение было четким, Аня просила видео отключить, говорила: «Ой, ты зависаешь» или «Ты прерываешься».
Теперь она видит Руслана вживую. Высокий, небритый, рыжие волосы отросли, прикрыли уши и поблекли (возможно, из-за освещения), блестящие карие глаза, которые она любила, потускнели и припухли. Вообще, лицо Руслана, всегда подтянутого, теперь показалось одутловатым; у него округлились щёки, под худи с логотипом его компании наметился живот. Раньше в нем всегда чувствовалось что-то западное, что-то от латыша или белоруса. Рыжина, спокойствие, стройность. Эта округлость совсем ему не идет. Вспомнилось, что в родном Серпухове тощих мужиков с пузцом называли «беременный гвоздь».