Дом оказался без лифта. Руслан, отдуваясь, тащил чемодан, стараясь не чиркать дном по ступенькам. Аня хваталась за перила, лезла тяжело, едва поднимая ноги, по-старушечьи.
Казалось, что и квартира, их московская квартира, за дверью, которую впереди придерживал Руслан, легла. Широкий подоконник на кухне встал вертикально, подушки с кисточками съехали с него, пузатый буфет темного дерева теперь лучше не открывать, иначе вывалится и перебьется сервиз с рябинами: тонкие фарфоровые чашки и блюдца, разрисованные гроздьями алых ягод. А что же спальня? Кровать стоит на резной спинке, едва удерживая матрас и золотистое, подоткнутое покрывало. Лепнина обрамляет белую стену напротив кровати, будто сбежавшую картину, потолок стал бирюзовым. Овал горизонтального зеркала в прихожей, куда, не теснясь, можно было вдвоем бросить взгляд перед уходом, теперь оказался на полу (не раздавить бы!), а в ванную придется ползти по-пластунски.
Ванну, изящную белую чашу, которую Руслан называл «Людовик», было особенно жаль. Вдруг треснула? У Ани часто стыли ноги, так, что не уснуть и в шерстяных носках. Тогда она наполняла ванну теплой водой, забиралась минут на двадцать, читала или рассматривала узоры плитки, потом уже шла в кровать. Руслан всё порывался заменить «Людовика» душевой кабиной: в душе постоишь подольше – согреешься. Он всё искал им трешку в современном стиле, потому решил интерьер не трогать. Как купил квартиру в «классике» с мебелью, так и продать рассчитывал.
Аня ту московскую квартиру полюбила. Из окна на кухне – вид на Битцевский лес. Было в этом что-то усадебное. Открываешь синие портьеры, а там всё белое от снега или макушки деревьев зеленятся, колышутся. Или пестрит осень. Небо. Птицы.
А ведь тогда, в самом начале, они были счастливы.
В белградском жилище всё стояло ровно. Это был другой, совсем другой дом.
Первое, что бросилось в глаза, – пустота. В огромной прихожей – тумбочка да узкий шкаф, на нем полоска зеркала. И всё. Будто куцый галстук на груди толстяка, забывшего где-то пиджак. В прихожей ламинат, дальше паркет. Настоящий, елочкой, только выложен скверно. Аня ступала робко. Не хотела тревожить этот незнакомый дом. Плашки паркета западали под ногами, точно клавиши онемевшего пианино.
В гулкой гостиной лишь громоздкий диван да плоский экран напротив. Голые бледные стены. Рёбра длинного радиатора. А над ним – четыре квадратных окна вовсе без подоконников. За стеклами – два тусклых фонаря. Серая громада здания через дорогу.