Впервые за пять дней дед переоделся в пижаму и прилег в своей спальне, а не на диване. Он отправился спать еще днем, но сначала зажег камин и выкрутил вентили отопления до максимума. От былой жары и мохнатых мотыльков не осталось и следа. Температура опустилась, и старый дом промерзал, впуская холод через множество мелких щелей.
Оставшись внизу один, я перелистал все альбомы, большинство фотографий были постановочными, и я задумался, а были ли мы тогда действительно счастливы. Мы позировали на фоне картин в музее, американских горок в парке и клеток с кенгуру. Мы широко улыбались и обнимались, но по-настоящему ли? После альбомов в ход пошли дедовы энциклопедии с картинками, детские книжки в стихах и старые журналы. Антенну, видимо, повредило ветром, потому на всех каналах показывали только серую рябь. Слов было почти невозможно разобрать, но это было веселее чем ничего. Рябь укачала меня до такой степени, что под ее хруст и новые раскаты грома я заснул прямо в кресле.
Я проснулся от того, что у меня сильно замерз нос. Входная дверь была распахнута настежь, и дождь заливал прихожую. А прямо напротив меня стоял дед, его глаза были открыты так же широко, как у Дэни, когда он разбудил меня из-за стула:
– Лео, где твой брат?…
***
Стыдно признаться, но Дэни, как правило, всегда оказывался прав. Он выигрывал практически в каждом споре. И именно поэтому я никогда с ним не соглашался.
Давай не будем, собака может сорваться с цепи.
И она срывалась.
Лодка такая старая, наверняка она пропускает воду, давай не поплывем.
И лодка тонула, мы нахлебывались воды, а соседи вылавливали нас из озера большими сачками.
У дерева такие сухие ветки, давай не полезем, обломаются.
И они обламывались, а мы с треском падали на землю.
Он был не в восторге и от похода в поместье Бьерков, но мы все равно пошли.
И как бы ни было стыдно признаваться себе, и в этот раз он мог оказаться…
«Где твой брат?!»
Я не сразу уловил смысл слов. И потом на опознании офицер задавал мне этот же самый вопрос, и в ушах он почему-то отдавался голосом деда. Но ответа у меня не было, ни тогда, ни позднее. Все, что приходило в голову: «Я что сторож брату моему…».
Дождь лил так сильно, что казалось, будто бы стоишь под водопадом. Капли были большими, тяжелыми и холодными. Гравийка закончилась довольно быстро, а дальше только грязь – чавкающая, тягучая. Я старался бежать как можно быстрее, но каждый шаг давался с огромным трудом, такое ощущение встречается в ночных кошмарах, когда ноги наливаются свинцом. Я уже не слышал криков деда где-то за спиной, а может он остался сбоку, я так часто сворачивал, что уже не различал направления. Он звал меня, звал Дэни, но объяснять было бы слишком долго, слишком сложно. Поэтому я побежал. Я совершенно точно знал, куда надо бежать. Вот только дорога казалась намного длиннее, чем ещё шесть дней назад.