С последнего холма я скатился кубарем. Ступня подвернулась, а глинистая земля просто ушла из-под ног. Бровь я рассек второй раз за неделю. Я промок даже не до нитки, до костей, до костного мозга, но было все равно жарко. Дождевая вода смешалась с потом и струями стекала по спине.
– Дэни! Ты где? – Я пытался кричать, но дождь поглощал все прочие звуки.
Запах гнили и плесени в поместье усилился. Капли стучали по черепице так неистово, что вполне верилось, будто бы они, а не пожар, понаделали в ней кучу дыр и даже сломали потолочные перекладины.
Дэни стоял у входа в подвал, спиной ко мне. Грязь толстым слоем облепила штанины почти до колен, а рукав рубашки порвался. Он стоял не шевелясь, а мне нечего было сказать. Мы просто одновременно сделали наш первый шаг и стали молча спускаться по лестнице. Ливень шумел, как помехи на радио. Мы шли медленно. Ни рыка. Ни стона. Ни шепота. Тишина. И ещё свет фонарика, который Дэни вытащил из кармана. Ступени закончились, а коридор продолжал идти под уклон. Ноги скользили, я снова подвернул ступню.
– Дэни, давай вернёмся. Нет тут ничего. – Теперь упрашивал я.
Он приложил палец ко рту и одними губами произнес:
– Слышишь?
Я не слышал. Только дождь. Только капли по дырявой крыше. Только стук в висках. Мы будто поменялись местами. Наступила моя очередь канючить:
– Пойдем назад, тут пусто, вот смотри. Пойдем, ну, пожалуйста. – Я вырвал из его пальцев фонарь и шагнул за угол.
Баланс сил был восстановлен. Все вернулось на круги своя. Я снова, как и прежде, был неправ – в темноте не было пусто. На земле, в желтом круге света, лежало оно – чудовище. И оно было уж слишком сильно похоже на меня самого.
***
После побега Дэни словил пневмонию, и его положили в больницу. Вообще он часто болел, но ни разу чем-то серьезным. Я отделался простудой, врач прописал мне сироп, и кашель прошел. Поэтому я сидел рядом с дедом на каждом слушании. Здание суда было самым старым в городе, по субботам здесь даже проводили экскурсии для туристов. Они восхищались дубовыми половицами и фотографировались на скамье подсудимых. Все скамьи были жесткими и лакированными до блеска, и от долгого сидения на них болела спина и прилипали штаны. С моего места были хорошо видны шеи и затылки, и ещё высокий пьедестал судьи. В кино я видел, что судьи всегда громко стучали по подставке деревянным молотком и кричали «к порядку», но наш судья ничего такого не делал. Вместо молотка он держал в руках колокольчик, и когда люди начинали слишком сильно шуметь, по залу разлетался острый, неприятный звон, похожий на школьный звонок.