– Ну, ты выбрал такое место, что по-другому и не получится. Нельзя ведь о таком молчать, да? – Она подняла свои тёмные глаза, заглянула точно в душу, прощупывая, используя те знания, которые дал ей Герман в период их сближения, в период становления их пары куда более крепкой и устойчивой. – Смерть – это наша жизнь, даже такая… Сложно, но молчать нельзя, иначе будет хуже.
Герман кивнул.
– Нужно говорить о том, как больно и страшно, как плохо и тоскливо, как хочется всё исправить и вернуть назад. Я думаю, это испытывают сейчас все родители, которые потеряли детей. Надеюсь, что им есть, с кем это обсудить.
Герман вспомнил родителей Лизы. Те единственные, которые пришли с войной. Эта война – способ справится с горем, найти виноватого в смерти дочери и получить отмщение, потому что так должно стать легче. На время станет, а затем горе вернётся, снова нависнет, как Луна перед Солнцем в период затмения, погружения во тьму, обратно к своим демонам, которые могут выжить даже в открытом космосе.
– Гер, ты, если что, говори, я послушаю.
– Конечно, – он приобнял её, – без тебя я никуда.
Её руки обвились вокруг его спины. Уже согрелись и были тёплыми, приятными, чуточку строгими, заставляя закрепить в своей голове слова: «Ты можешь на меня положиться! Я тут и здесь, всегда, и никуда не денусь, слышишь? Не-де-нусь!». И Герман тоже надеялся, что никуда не денется, не пропадёт на этой работе, вытянет то, что сломило Тамарочку. С таким он ещё не сталкивался, но от проблем бежать нельзя, даже если это твои проблемы через пятое колено. Нельзя.
Герман не может. Хватит уже допускать ошибки.
Последние три дня для Тамарочки были непосильными, как и прошедшее время со смерти Анжелы. Какими силами она держалась, Герман не понимал и понять не пытался. Не рассказала бы, сохранив на лице сухое равнодушие, которое со скрежетом удерживало острые, лопнувшие осколки. Она давала Герману самому изучать программу, разрешила разобрать её методики в шкафу – Герман заметил, что беспорядка не было только там, куда чаще всего Тамарочке нужно было залезать, а остальных местах – творился полный бедлам. Или это её постоянная привычка, или это следствие мрачного полугодия.
На переменах Герман заглядывал в кабинеты и знакомился с учителями. Вывод был один: все они на нервах, пусть и скрывают это. Как ещё только не сорвались капитально, залетев в очередной паблик в «ВКонтакте» или канал в «Телеграме», дав пищу для информационных землероек. Маленьких, незаметных, но прожорливых и в очень большом количестве, доставляющих столько дискомфорта, что вопрос о жизни в этом мире пошатнётся.