Все свои ночные мысли, словно бусины, Таня нанизывала на воображаемую нить. Нить тяжелела с каждой прошедшей ночью. Она снова мысленно вернулась в то необыкновенное лето. За три дня, проведенные тогда вместе с мамой Кирилла, Таня и Елена Сергеевна подружились без вмешательства Кирилла. Сердечное понимание и дружба возникли между ними не потому, что она была девушкой Кирилла, это было лишь счастливым стечением обстоятельств, а потому, что общаясь, каждая из них обрела для себя что-то очень важное. Подчас Кирилл был помехой в их беседах и его отправляли подышать горным воздухом, что, конечно, им с возмущением отвергалось. «Он здесь, чтобы быть рядом».
А тогда, утром, пока они сидели за столиком на террасе, к ним постоянно подходили именитые музыканты, знакомые Елены Сергеевны, среди которых Таня узнавала известных скрипачей и пианистов. С некоторыми из них, был знаком и Кирилл. Елена Сергеевна при этом знакомила их с Кириллом и с Таней, представляя ту невестой ее сына. Так еще никто ее не называл. Она вспомнила, что сначала это ее стесняло, затем она привыкла, точнее, смерилась, как с неизбежной необходимостью как-то ее, находящуюся в обществе матери и взрослого сына, обозначить, тем более что сын недвусмысленно, с завидным постоянством демонстрировал свое особое отношение к ней. Представление ее его невестой не только не смущало Кирилла, а, пожалуй, даже нравилось. По-видимому, побыть женихом его забавляло.
Таня с улыбкой сквозь слезы вспоминала демарши Кирилла с цветами, его необузданную радость от присутствия своей мамы и жадные объятия по ночам.
Как то поздно ночью, уже ложась спать, Кирилл, вдруг сказал, что ему надоело быть женихом пусть даже такой красавицы как она. Она помнила его пространное рассуждение о том, что слово «невеста» на мужчин сейчас не производит ни какого охранного эффекта, как в девятнадцатом веке. Любому плевать невеста девушка или нет, если она ему понравилась. Тогда она даже собралась обидеться на «понравилась» – не на рынке же. Но потом передумала, увидев озабоченное лицо Кирилла. Он стал говорить, что его достали эти раздевающие взгляды, постоянно бросающие на нее. Закрыв глаза, она помнила, каждое меняющееся выражение его лица: веселого и беспечного до расстроенно и раздраженного. Тогда она напомнила ему, что и он подчас грешит такими взглядами, поскольку неоднократно видела, как он не прочь взглянуть на юных красавиц, сбросивших пару небольших лоскутов ткани, с трудом прикрывающих худое плоское тело. Она помнила, как тогда Кирилл с обидой засопел. Теперь-то она знает, что ей нужно было в тот момент остановиться и больше ничего не говорить. Мы, как всегда умны потом, или когда даем советы другим. Она не остановилась и продолжала умничать, что мол, если тебе не нравится быть женихом, не будь им. Это так просто сделать в нашем веке, тем более невестой она стала только пару дней назад и с легкой руки его мамы, а он здесь ни при чем. Кирилл выглядел недовольным этим ответом, взгляд был печальный и весь он как-то сжался, словно от удара. И тут ее словно оглушило. Она села, схватившись за голову. Как она могла забыть, как она могла просто пропустить мимо ушей слова сказанные им тогда. Слова, произнесенные тихо и с такой обидой: «Значить, я ни при чем». А она? Что она сделала, что она сказала? Она продолжала с энтузиазмом молоть чепуху, что-то в духе того, что, мол, ее устраивает быть просто женщиной спящей с ним в одной постели, которая его друг и почитатель всех его талантов. И потом, гордясь своим остроумием, добавила, что отныне она освобождает его от ненавистного ему звания «жених». «Боже мой, какой же дурой я была», – хлюпнув носом, она с головой зарылась в подушку Кирилла, чтобы спрятаться от таких сейчас мучительных воспоминаний. Кирилл тогда сказал, что рад этому, поскольку он не хочет быть ее женихом, а мечтает стать ее мужем, чтобы всем говорить: – «Это моя жена». Слова прогремели так громко, что она вздрогнула и только потом поняла, что это в ее голове. Именно это он сказал ей тогда ночью в Вербье, в швейцарских горах, крепко обнимая и целуя.