В детском саду меня впервые ударили по лицу. Это было прямо как в боевике: очень эффектно и лихо. Меня левой рукой взяли за волосы, а правой хорошенько врезали. Хотя мог ли «хорошенько врезать» детсадовский ребёнок? Вопрос интересный. По-настоящему-то меня никогда не били: не ломали руки, не пинали лежачим, не оставляли всё тело в синяках, не заставляли плевать кровью. Но всю жизнь они давали мне понять: за хорошей головомойкой дело не встанет. И всю жизнь я её боюсь.
Почему меня ударили по лицу? Я этого вспоминать не буду. Надеюсь, мне удастся забыть это событие, и пусть потом, когда я свои воспоминания прочитаю, оно покажется мне переливанием из пустого в порожнее, словно случилось не со мной.
После детского сада было такое: учительница в школе меня возненавидела. На протяжении двух лет (во втором и третьем классе) она на каждом уроке унижала меня. Дети видели это и на переменах продолжали её начинания («учительница – вторая мама»). Впрочем, углубляться в подробности не стоит: если память от этой дряни очистится, представить дела тех дней будет уже невозможно, и самые красочные воспоминания останутся голыми буквами. О том и мечтаю.
Из той школы меня забрали и перевели в более хорошую. Я успел поучиться в 3-ёх школах, и каждая следующая считалась лучше предыдущей. А мне в каждой следующей становилось ещё хуже.
Так вот, в следующей школе я 3 года проучился в одном классе с маньяком. Тот, кто этого не испытывал, не поймёт. Как и тот, кто умудрился забыть. (Надо половину мозга разнести, чтобы от таких воспоминаний ничего не осталось). Я каждый день шёл в школу как на казнь. Каждый день, просыпаясь утром, я знал, что сегодня мне сделают больно. И всё равно шёл. В голову даже мысли не закрадывалось, что против этого можно взбунтоваться (и что против этого взбунтоваться необходимо!). Этот человек (маньяк) и вправду был психически нездоров; в обычную школу его взяли только благодаря тому, что мать его работала там же учительницей и обладала некоторыми связями. Он ещё в психушке несколько раз лежал и получил инвалидность, классе так в 8-ом.
Спустя 3 года (а в те времена 3 года длились совсем не так, как для взрослого человека) маньячество всплыло на поверхность. Помню, всполошились родители, учителя, школьный психолог… Они не вникали в подробности и сказали мне выйти в доске и рассказать обо всём перед моим классом, дабы «товарищи» оценили масштаб происходящего. И я, как дурак, вышел.