– Не испортит!
– Улетит в окно.
– Я закрою!
Марин с шумом захлопывает книгу и выходит. Горничная, щурясь, смотрит вслед госпоже и после секундного колебания тоже удаляется. Нелла, откинувшись на стуле, слепо глядит на карту Йоханнеса. Сквозь открытую дверь слышно, как Марин и Йоханнес перешептываются возле кабинета.
– Во имя всего святого, Марин! Тебе нечем заняться?
– У тебя теперь есть жена. Куда ты идешь?
– У меня есть еще и дела!
– В воскресенье?
– Ты думаешь, деньги появляются по волшебству? Пойду проверю сахар.
– Ложь, – шипит Марин. – Я не позволю!
Атмосфера накаляется, и брат с сестрой окончательно переходят на свой тайный язык недомолвок.
– Кто еще позволяет сестре так с собой разговаривать? Твое слово пока не закон!
– Возможно. Но ближе к нему, чем ты думаешь.
Когда Йоханнес широким шагом выходит из дома, Нелла на мгновение ощущает бархатное дуновение воздуха. Выглянув в коридор, она видит, что Марин, сгорбившись, закрывает лицо руками. Воплощенное страдание.
Когда золовка уходит наверх и эхо ее шагов стихает, Нелла спускается на хозяйственный этаж, где щелкает Пибо. К ее изумлению, клетка переехала на парадную кухню. Здесь ничего не готовят – для этого существует черная кухня напротив. Парадную же используют исключительно для демонстрации семейного фарфора. Стены чистые, без пятен, и никаких шипящих сковородок и кастрюль. Нелла гадает, сколько уже ее птичка дышит свежим воздухом и, что еще любопытнее, кто проявил сострадание.
За столиком у стены Отто неторопливо полирует столовое серебро. Он невысок, но широкоплеч, и стул под ним кажется слишком маленьким. Завидев Неллу на пороге, слуга показывает на клетку:
– Шумная пташка!
– Простите, я бы забрала его к себе, но…
– Мне нравится.
– Правда? Хорошо. Спасибо, что перенесли его сюда.
– Перенес не я, моя госпожа.
Моя госпожа… Как приятно слышать это из его уст. Рубашка Отто безукоризненно чиста и отутюжена, ни одной болтающейся нитки, ни единого пятнышка. Руки под коленкоровым полотном двигаются с безотчетной грацией. Сколько ему? Тридцать или чуть меньше. Туфли начищены, как у генерала. Весь он такой свежий, необычный! Когда столь безупречно одетый слуга обращается к ней «моя госпожа», Нелла неожиданно для себя оказывается на вершине блаженства. Ее сердце наполняется благодарностью, но Отто, кажется, этого не замечает.