– Обед‑то еще приготовить надо, – спохватывается мама. – Вы ж, наверное, умираете от голода.
Она хлопочет на кухне. Наташа вызывается помогать.
А мне что делать? Все меня бросили.
– Анна Ивановна, неужели этот тип вам не помогает? – ехидничает Наташа.
Мамы есть мамы. И моя, недовольно помолчав, защищает:
– Почему не помогает? Вот пуговицы к рубашке для Леши сам пришивает…
Вспоминаю колючую, непослушную иголку.
– Ой, мам, я лучше что‑нибудь другое сделаю.
Наташа смеется. Я пристраиваюсь рядом с ней чистить картошку. Картофелины скользят в руках, словно рыбешки.
Боевая подруга выговаривает негромко:
– Бессовестный! Все на маму свалил.
Я молчу. В самом деле, все хозяйство мама взяла на себя.
Может, жалеет мое время. А может, когда мы остались без Лешки, я снова стал для нее маленьким, нуждающимся в заботе. По полчаса мама может выговаривать, почему не надел шарф, плохо застегнул пальто. Даже старается погладить по голове, как малыша. Просто смешно… В старом доме нужно было колоть дрова, расчищать дорожки от снега, отводить весенние ручьи. Я чувствовал себя значительным человеком. Теперь вот занимайся дамским делом! И Наталья еще и хихикает. Нет, о чем‑то задумалась.
– Ты что?
– Деда твоего вспомнила. Как он про ваш старый дом говорил…
Наташа, как всегда в последнее время, мои мысли угадывает. Может, в самом деле, между нами особые волны существуют? Надо исследовать, открытие века получится.
– Он с ним как с живым разговаривал, советовался во всем, – подхватываю я.
Для меня старый Дом тоже был тайной силой, которая послушна только деду. Я их обоих побаивался. А когда дед начинал губами шевелить, будто меня нет рядом, совсем жуть брала. Представить страшно, как наш деревянный дом сносили. Это как уничтожить дерево или даже убить человека. Никто из нас не захотел при этом присутствовать. Это было как раз в тот день, когда умирал дед. Наверное, Дом стонал от боли и обиды и ждал, что мы вот‑вот придем на помощь… Я тогда это не понимал, сердился на деда, что он не хочет в новую квартиру переезжать. Его долго уговаривали.
Все дома снесли, только наш гордо стоял среди новостроек. Дед упрямо говорил: «Скоро умру, тогда сносите. Не долго уж…» Может так быть, чтобы дом и человек как бы срослись, пустили корни друг в друга? Может, дед в самом деле из‑за дома умер, не захотел жить без него? Страшно.