Всё чаще мы оставались ночевать в его избушке, а потом перебрались в неё насовсем. Мы ходили за грибами, принося целые корзинки красноголовиков и боровиков, а с рыбалки тащили весомый улов рыбки-молчанки. Нет, остальные рыбы в озере тоже не отличались словоохотливостью, но эта получила прозвище по двум причинам, и обе они связаны с Рыжиком.
Во-первых, во время рыбалки мы с ним менялись ролями, едва начинался клёв: я становился криклив и азартен, он же, напротив, насуплен, сосредоточен и непривычно молчалив. Во-вторых, рыбка была настолько костлявая, что разговаривать, поедая её, было абсолютно невозможно. Рыжик однажды попробовал, за что и поплатился, поперхнувшись острым плавником.
– Дед,– как-то спросили мы за чисткой грибов,– а кто из нас больший шалопай?
– Да ты, пожалуй,– Дед указал на меня, призадумался и добавил: – Хотя оба вы хороши.
– А давай,– прошептал мне той же ночью перед сном Рыжик,– разделим это слово на двоих. Пусть каждый возьмёт себе половинку и сделает своим именем. Так у нас останется память друг о друге.
– Будто я тебя без этого забуду! – усмехнулся я, но предложение одобрил. Рыжик уже семь дней обращался ко мне по-всякому и каждый раз мне казалось, что его так и подмывает обозвать меня Толстым.– Чур, я – Шало!
– Почему это ты – Шало? – неожиданно взвился обычно покладистый друг.
– Дед же сказал, что я больший шалопай, чем ты. Значит я – Шало, а ты – Пай. Пай-мальчик – по сравнению со мной.
– Он сказал, что мы оба хороши.
Рыжик надулся и засопел в стенку. Мне ужасно не хотелось уступать ему облюбованную половинку имени, и я тоже отвернулся, накрывшись одеялом с головой.
На следующее утро мы сговорились порыбачить с лодки, собрали самодельные снасти и отправились в тихую заводь, где покачивалась деревянная плоскодонка. Рыжик взялся за вёсла и уверенно повёл лодку на центр озера, где водилось кое-что покрупнее молчанки. Он насвистывал бодрый мотивчик, подставив лучам спину и широко расставив колени в невероятно узких штанах. Весёлые глаза его смотрели из-под сползшей на лоб панамы.
Яркое солнце ныряло в образованные веслом воронки, подёрнутые пузырящейся пеной.
– Сменил бы ты штаны,– со смехом сказал я,– твои коленки в прорехах похожи на головы младенцев, готовых появиться на свет! Правда-правда, очень похожи! Такие же круглые и красные. Ты не думай, я видел, как рожают женщины,– серьёзно добавил я.