– Ты что, плавать не умеешь? – спрашивал Рыжик.
– Умею. Холодно просто,– хмуро отвечал я и выходил на берег.
И вот сейчас, когда друг, изогнувшись красивой дугой, нырнул, мне позарез приспичило так же лихо пульнуть своё рыхлое тело бомбочкой за борт! Я зажал нос и прыгнул, поджав колени. Освежающая вода безропотно приняла меня, пощекочивая бока и приятно холодя.
Я мало что помню дальше.
Обрывисто, словно мне за несколько секунд пришлось сменить десяток секторов, понеслись воспоминания: темнота и пузыри перед глазами… Неожиданный сполох – солнце… Небо – на нём ни облачка… Ну может одно или два – случайных, как клочья Дедовой бороды. Я вдыхаю короткую, нещадно малую порцию воздуха и привычного мира, и снова скрываюсь под водой. Вырываюсь наверх, чтобы успеть крикнуть:
– Шало!
Мерзкий вкус озёрной воды прерывает мой крик. Я совершаю ещё одну попытку. Грудь сдавливает, тело колотится крупной дрожью – от холода и паники, забирая у меня последний кислород. Руки в беспокойном барахтанье ищут опору, но мои некрупные детские ладони только пригоршнями черпают воду без всякой надежды когда-нибудь вычерпать её всю и осушить озеро.
– Шало! – и кажется в этом призыве всё меньше звуков моего голоса и всё больше – воды. Я не вижу его, не вижу своего друга.
«Он испугался… Испугался и бросил меня!»
Мне показалось, что Рыжик взмахивает вёслами и лодка отдаляется, лишая меня последней надежды на спасение.
Небо над головой становится всё чернее, я вижу его сквозь узкую щель смыкающейся водной толщи. Снова темнота и пузыри. Пузырей и неба – всё меньше, а темноты – всё больше.
– Шало! – нет, это был уже не крик. Это только у меня в голове…
Я открыл глаза и захохотал, клокоча остатками воды:
– Ты похож на бенгальский огонь!
Рыжая шевелюра друга, обрамлённая солнечным сиянием, ворвалась в моё сознание ярким взрывом искр. На меня смотрели серьёзные и печальные глаза. Голубые и необычайно встревоженные.
– Зачем ты врал, что умеешь плавать?
Я лежал на дне лодки, наискось, коленом упираясь в одну из деревянных скамей, вторая, сорванная с креплений, валялась на корме, иначе она нависала бы прямо над моим лицом.
– Я думал, ты меня бросил и уплыл! – вместо ответа поделился я.
– Дурак, что ли?
Наверное, мне никогда больше в жизни не было так страшно. Сколько дверей пришлось закрыть по истечении 28 дней, скольких людей оставить за порогом, сколько нелицеприятных картин открывалось в казённой обстановке секторов – ничто из этого не оставило во мне столь же глубокого следа, как виденная в тот день галлюцинация: пожирающая моё небо вода и Шало, друг, уплывающий прочь от призыва о помощи.