Пыльца. Сборник - страница 9

– Вот бы для нас хоть что-нибудь загорелось, – грустно усмехнулась Хоэль и тряхнула серебристыми кудрями. – Но празднуй не празднуй, а надежды нет. Сколько мы, по-твоему, еще продержимся?

– Если не будет перебоев с аварийными генераторами, до следующего Рождества, – оптимистично заметил Уэн. – Он не умер – и мы выживем.

– А если нет?

– Ну… – Уэн замялся. – Тогда и проверим, правдивы ли устои незыблемой англиканской церкви из моего детства.

Он решительно отбросил одеяло, влез в форменные штаны и потянул за рукав куртку, на плече которой все еще белела нашлепка Корпорации. Бесполезная и бессмысленная.

– Вставай. Хочу тебе кое-что показать.

Млечный путь был не единственным рождественским чудом – пусть маленьким и рукотворным, но большего ему сейчас и не требовалось. Вчера вечером, когда Хоэль уже уснула, зарывшись в подушку, он распотрошил старые световые короба, без тени сожаления выдрал из них платы со светодиодами и, сам того не замечая, до глубокой ночи самозабвенно возился с добычей. Перепаивал, переплетал провода, зачищал, срезал лишнее. Это было первое Рождество после выброса. Уэн хотел хотя бы на мгновение ощутить себя дома. Не в жилом отсеке, не в каюте, не в спальной капсуле, а просто дома. А дом – там, где рождественские гирлянды.

Хоэль бесшумно подошла и обняла его со спины.

– Что это?

– Смотри. Сейчас увидишь. – Уэн зацепил клубок из разноцветных диодов на одном из тумблеров бесполезной, давно умолкнувшей коммуникационной панели. Свисающие провода отражались в тусклом сероватом экране. – Сейчас будет красиво. Ты такого еще не видела.

Он осторожно соединил контакты. Гирлянда мигнула, словно засомневавшись, и заискрилась белым и красным. Разнообразным выбором цвета станционные запасы похвастаться не могли.

– С Рождеством тебя.

Хоэль положила голову ему на плечо и рассеянно тронула конструкцию кончиком пальца. Провода качнулись, приоткрывая угол панели с равномерно пульсирующим зеленым сигналом. Она поморгала и выпрямилась. Мигал датчик входящей связи.

– Уэн. Что это?

Он смотрел на оживший коммуникатор несколько секунд и наконец улыбнулся.

– А это, Хоэль, наша Вифлеемская звезда.

«Поиграй со мной. Поиграй. Неужели ты не хочешь играть? Поиграй с нами, Па-а-а-аш…»

Павел тряхнул головой. Странные полустертые воспоминания, больше похожие на видения, возникающие на границе сна и яви, отдавали тоской и наполняли вязкой тревогой. Заставляли нервно вышагивать по маленькой тесной комнате, считая шаги. Один, второй, третий, четвертый – так же, как теми бесконечно долгими зимними вечерами, когда за окном не было ничего, кроме непроглядной тьмы и пурги. Павел сосредоточился на счете, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, и охватившая тревога начала понемногу отступать. Крошечная спальня в старом доме на сваях напоминала кладовку с небольшим зарешеченным окном. В детстве на то, чтобы пересечь комнату, ему требовалось шесть шагов – если ставить ноги пошире. Сейчас хватило четырех. Что ж, в сорокалетнем Павле Анатольевиче никто, кроме него самого, не узнал бы щуплого белобрысого Пашку, которым он был давным-давно. В прошлой жизни.