Не отрывая пляшущих губ от стакана, Катерина прошептала;
– Что это было, бабуль?
Голова отяжелела, темные пятна еще кружили перед глазами.
Меликки словно не слышала, говорила сама с собой, взгляд ее затуманился:
– Я матери твоей твержу, не могу дар не оставить, либо тебе, либо Котенку – выбирай. Мать твоя ни в какую. Не желаю, говорит, чужой жизни, у меня и своя не прожита, муж, дочь, работа, от которой сердце не оторвать. Ну, нет так нет. А вот тебе, котенок, без меня уж совсем никак. Не выдюжишь. Я только почуяла, что жизненный сок твой уходит, ну и давай подпитывать тебя нужным. Оберег помогал до времени, да мирской дрянью забился, как ведро помойное. Ты, котенок, не сомневайся, гони раздумья. Помогать буду на первых порах, ты девка смышленая, быстро одолеешь науку. Начнем с зеркала, предмет простой, как в той сказке, помнишь? «Свет мой зеркальце, скажи…»
– Бабуля! – вскакивая со стула, заорала в голос перепуганная Катерина, и капелька пота скатилась на переносицу.
Она дернула за рукав Меликки, топнула грозно:
– Прекрати! Хватит! Что за сказки, какой оберег, какое зеркало? Объясни, что я видела? Кирилл, спальня, кровь – что это? Что?
Меликки словно очнулась, вскинула удивленно глаза из-под седых бровей – зеленые блестящие, кошачьи:
– Будущее свое ты видела, что орать-то. Неужто не поняла. Думаешь, просто так я примчалась в трудный час бог знает откуда. Какие тут сказки, котенок. Ну так его может и не быть, будущего этого, если оглупела ты от любви своей. Через нее, как через трубочку, силы твои этот вурдалак высасывает. А оберег на груди носишь с детства раннего, да износился, видать, не помогает, значит, вовремя я успела.
Катерина опустилась на стул, зашептала, вцепившись в пластик стола ногтями:
– Да не может быть этого, чушь какая. Какой вурдалак, бабуля, Кирилл – жених мой. Ты в своем уме, он любит меня… Кирилл милый, он, он, он..
– Выплескивай горечь, котенок, говори. Вылей, что на сердце скопила, – продолжила вещать Меликки, покачиваясь подобно метроному. – Полегчает, как от таблетки.
– Любит он меня, а я его, причем здесь горечь? Мы заявление подали, роспись в… в… – Катерина хватала воздух пересохшими от волнения губами, – во… во вторник.
– Да так-то оно так, котенок, конечно, ему бы и не любить. А насчет заявления – так передумаешь, не сумневайся. На вот, еще водички испей.