"Скорее экскурс в прошлое. А вы до Шатуры?"
"Да, мы шатурские. Вот, тоже на экскурсии в Москву ездим", – кивнула она на свой багаж.
"Раз вы из Шатуры, может, и Степана Пантелеева знаете. Он мой ровесник?"
"Может и знаю. Шатура—городок небольшой. А кем он вам приходится?".
"Знакомый, можно сказать приятель. На одной улице жили?"
"Так вы тоже из Шатуры?"
"Ну, да! Я же сказал – экскурс в прошлое…"
"А на какой улице жили?"
"На Калинина".
"Это теперь Тверская."
"Пусть Тверская. Так знаете Пантелеева? Жив он?"
"Вроде, есть такой".
"Жив значит", – тихо, про себя сказал Валентин Николаевич.
"Что?" – переспросила женщина.
"Это хорошо, что есть, что жив, – вдруг оживился Валентин Николаевич, – А то знаете, в нашем возрасте всякое бывает: живет себе человек, живет… Сегодня он есть, а завтра, смотришь, уже нет. Группа риска."
"Не говорите! Сейчас и молодых много помирает. Старики – они, хоть, свое пожили, повидали что-то. А вот молодых жалко."
"Жалко, конечно. Но посмотрим, что вы скажете, когда вам под семьдесят стукнет", – парировал Валентин Николаевич.
Оба, как по команде, они повернули головы к окну.
"Подъезжаем", – примирительно сказала женщина и зашуршала своими мешками. Валентин Николаевич по- джентльментски предложил даме свою помощь, но та отказалась, мотивируя тем, что ее встречают, да и привыкшая она к тяжелым ношам.
2.
Странные вещи творит с людьми одиночество. Вы наверняка когда-нибудь видели на улице человека, который что-то бормотал себе под нос. Поверьте, это глубоко одинокий человек. Вы можете возразить, что он душевно нездоров. Не буду спорить. Но, как говорил Ницше, одиночество у одного – это бегство больного, а у другого – бегство от больных.
В то утро Степан Степанович Пантелеев проснулся засветло. Случались дни, когда ему особенно было тревожно. Тогда он спал плохо и почти ничего не ел. Его мучил страх, от которого он никак не мог избавиться. Ему представлялось, что он вдруг умрет, не успев никого позвать на помощь и будет лежать здесь, пока соседи не почувствуют что-то неладное. Он представлял, как его обнаружат через несколько дней после смерти, а, может, и неделю. Наблюдая себя со стороны, Степан Степанович испытывал помимо тихого ужаса и невыносимый стыд. Да, да! В этом было что-то постыдное, а что, он толком не понимал. Становилось не по себе. Где тут заснешь?! Потом все само собой проходило. Поскольку друзей у него не было, а приятелей-ровесников почти не осталось, то и разделить свои тревоги было не с кем. Гасить страх горькой он не привык, да и никогда пристрастия к этому делу не имел.