– А потом ты меня убьешь.
Атриус промолчал, ограничившись угрюмой полуулыбкой. Я понимала, что разговор не окончен, и ждала продолжения.
– Я не люблю принуждать других. Это негодный способ заслужить чье-то доверие. А мне очень нужна твоя верность и твоя помощь. Постоянно или от случая к случаю. Ты можешь помогать мне из страха быть убитой или добровольно. Второе мне предпочтительнее, но, если что, обойдусь и первым.
– Почему тебя это так заботит?
Он пожал плечами.
– Да как-то не хочется, чтобы моя щедрость осталась неоцененной.
Я молчала. Пусть считает, будто я обдумываю его слова. На самом деле я размышляла, насколько могу позволить ему сейчас одержать победу.
Нужно ему подыграть. Конечно, в меру, иначе он может заподозрить подвох. Но сама мысль о содействии ему…
Мне сразу вспомнилась высадка его армии. Тело Реты, уничтоженное солдатами.
Я считалась хорошей лицедейкой и опытной шпионкой, умеющей играть свою роль без нареканий. Мои собственные чувства значения не имели. И тем не менее… думая о возможности полного согласия, я не могла побороть гнев.
Нет. Для полного согласия еще рано.
Но показать ему крупицу моего страха все-таки надо.
– Ты вряд ли знаешь, как умело и беспощадно действуют арахессы, – запинаясь, произнесла я.
– У меня богатый опыт общения с сектами.
Меня злило, как пренебрежительно он называл нас сектой.
– Они хуже, – тем же тоном продолжила я. – Хуже, чем ты можешь себе представить. Они все видят. Пока я остаюсь в Глее, меня обязательно найдут. Это лишь вопрос времени.
– Я тебе уже говорил…
– Ты не сможешь защитить меня от них.
И вдруг он засмеялся.
Правильнее сказать, расхохотался во все горло, будто ничего смешнее моих слов никогда не слышал. Хохот был грубым и подсказывал, что Атриусу вообще несвойственно смеяться.
Я немного обиделась за весь наш орден и сказала:
– Ты смеешься, потому что не знаешь их.
– Я смеюсь, потому что ты не знаешь меня.
Он выпрямился и скрестил руки на груди.
– Силина, я тебе уже говорил: я не лгу. То, что я говорю, – правда. Я защищаю своих. Если ты одна из моих подопечных, арахессы до тебя не доберутся.
Надо же, какое высокомерие. Однако в его тоне не было полководческого бахвальства. Он словно излагал непреложный факт, и от него веяло не самонадеянностью лицедея, а подлинной правдой.
Он этому верил.