Речь её была неспокойна и прерывиста; на щеке собралась сорваться очередная капля, но девушка смазала её платком, судорожно всхлипнув.
– Полно, дочь моя, – остановил её старик почти с комичной озабоченностью. – Не в согрешении суть…
– Тогда в чём же? Отец Августин, прошу вас, не молчите! – упрямо настаивала синьорина. – Скажите мне, что это лишь игра моего воображения…
Раздумывая над вопросом, священник ожидал, когда успокоится девичье дыхание, а после, положив руку на всё ещё дрожащую ладонь, метнул взор на распятие.
– Вспомни, дочь моя, про искушение в пустыне[11], что учит нас, творений Божьих, противиться злу и идти по пути праведному, – начал старик, перекрестившись. – Когда жизнь сталкивается с испытаниями, вера поможет тебе выстоять…
Ого, как интересно – старик не назвал синьорину выжившей из ума клеветницей! И у меня было предположение на сей счёт: священник ради своей паствы был готов поверить даже словам молодой избалованной богачки, лишь бы не потерять благосклонности и положения, ибо церковь, где он проповедует, явно требовала немалых вложений.
Их разговор растерял всякую значимость: все нужные и интригующие меня слова были сказаны. Я уже предполагал, каким образом пойдёт дальнейшая судьба этой девушки… Мне не было дела до несчастья, что скоро ниспадёт на её плечи: она верно выйдет за какого-нибудь обрюзгшего старца, который не видит собственных чресел из-за выпирающего живота. Уверен, он будет изменять ей постоянно с нескончаемой чередой дешёвых куртизанок. Картинка, представшая перед глазами, вызвала улыбку на моём лице… Банальность жизни во всём её проявлении.
Но насладиться трагедией мне не позволило болезненное ощущение. Отец окликнул меня, о чём свидетельствовала полыхающая татуировка на шее в виде змея, обвивающего многочисленными кольцами запретный плод. У него было своеобразное чувство юмора: уж больно прельстила ему человеческая идея, что именно он склонил к первородному греху Адама и Еву. Вынужденный отложить на краткий срок начало преинтереснейшей забавы, я звонко щёлкнул пальцами…
Даже и не припомню сейчас, когда в последний раз виделся с ним: Едэлем в последнее время стал ценить уединение и покой, а основными заботами теперь занимались его верные помощники. Для меня же такая перемена открыла прекрасную перспективу – окончательно перебраться к смертным, чтобы хорошенько повеселиться, чем я и занимался. Более сорока лет по людским меркам я беспрерывно странствовал, изредка навещая Гиенум, дабы свидеться лишь с парочкой мне лицеприятных шедимс.