Пафнутий отправился к лошадям, и скоро из крепкого сарая, служащего конюшней, раздался могучий храп. Однако предаваться праздности кучеру удалось совсем недолго. Прошка поднял его через пару часов.
– Давай, Пафнутий, дуй в имение. Скажи Сомову: граф тута. Пусть снарядит харчей, да пару баб побойчее. Манефа старая уже, чтобы грязь тутошнюю разгонять.
Небольшое имение Ключово принадлежало некогда матери Бешкекова – Аглае Сегизмундовне. Приданое красавицы Грани, как называл её муж, было скромненьким. Скрипучий от старости дом и клочок земли, покрытый густым, неухоженным лесом – в общем, никакого толку Александр Львович, женившись на Ключевской, в нем не увидел. Оставив управляющего, домовитого мужика из местных по фамилии Сомов, благополучно забыл о своем новом приобретении. Небольшое оживление произошло, когда подрос Гриша. Летом Ключово оживало, принимая барыню с барчуком и многочисленной челядью. Еще позже был построен охотничий домик на берегу Воскресенки для потехи молодого барина, страстно полюбившего охоту. Много чего повидали стены избы веселого и разгульного, вот только сейчас, действительно, представляли собой место отбывания ссылки. Старый сторож, хранивший хозяйство в порядке, помер зимой, а Александр Львович не удосужился распорядиться о новом. То ли забыл в суетности дел, то ли не счел нужным.
Бешкеков проснулся ближе к полудню. Вернее сказать, слегка очнулся от пьяного дурмана, клубящегося в голове. Он быстро поднялся, расправив свое сильное тело одним мощным движением. Рядно, обвивавшее его торс, сползло, открывая дневному свету узкие бедра, мускулистые, длинные ноги.
– Пронька, одеваться, – скомандовал он привычно.
– Так, ваша светлость, все постирал. Не высохло.
– Что ж мне теперь, аки херувим порхать?
Хмуро сведенные брови графа дрогнули и он, неожиданно для слуги, захохотал.
– Можно и аки херувим, – поддакнул Прошка. – Все равно никого, окромя нас с вами, в округе нету.
– Найди хоть порты какие, чучело, раз ума не хватило задержаться дома, в Хлебенном до утра. Глядишь, батюшка с утра-то подобрел бы.
Нарядившись в серые груботканые портки, принадлежащие покойному деду Никифору, смотрителю охотничьего домика, которые Пронька отыскал, облазав сундуки, Григорий приблизился к накрытому столу, плотоядно облизываясь. Впрочем, удостоил он своим вниманием лишь сливянку, которую принял внутрь безо всякого почтения к своему благородному происхождению, то есть, осушив графин через горлышко. На закуску, состоящую из соленых огурцов, моченых яблок и хрустких груздей – все, что смог отыскать Прохор в просторном погребе – граф взглянул с отвращением.