– Ехфимушка-а-а, – Прошка прижал свое жалкое лицо к прутьям и заскулил. – Чаво я с ним там делать-то буду-у. Один! Он же меня угробит, когда поймет, что к чему-у-у…
– Твоя правда, парень. Осерчает Григорий Александрович дюже. А тут – ты! – Ефим загукал гулким хохотом. – Будет тебя заместо зайца гонять по лесу.
– Ы-ы-ы-й! Ы-ы-ы-й!
– Не вопи. На! – широкая грязная ладонь просунулась меж прутьев и ткнула мужику прямо в нос здоровенный кованый ключ.
Обрадованный Прохор метнулся к воротам.
– Не сюда, дурило, – осадил его Ефим, наконец, появляясь из тени причудливо постриженных тополей. – Манефа дала ключ от погреба. Опохмелишь барина, глядь, подобреет и не убьет сразу. Гы-гы-гы!
Проклиная свою судьбу, Прошка вскарабкался на облучок коляски и, саданув в бок Пафнутия, уже успевшего прихрапеть, разинувши рот большим мохнатым поддувалом, сказал печально:
– Погоняй, зараза. На Воскресенку.
Они тряслись по сонному городу неспешно. Пока клевавшего носом Проньку не посетила мысль. Да такая важная, что он, враз проснувшись, встряхнулся, как голосистый петух на зорьке, и зашипел Пафнутию на ухо свирепо:
– Ты чаво мочало тянешь, аспид? К теще на блины собрался? Погоняй, чертова кукла, шустрее.
– Чо ты, Пронька, всколыхнулси-и-и, – позевывал неторопко кучер. – Всё эт у тебе от гордыни. Понабрался с барином замашек-то. А чем тебе кичиться? Пуп ты на голом месте.
– Д-Д-дубина, – зашипел Прохор, заикаясь, – неуж, я из гордости? О нас с тобой забочусь. Не дай того Бог, проснется барин прямо счас?!
Пафнутий, замерев на мгновение, уцепился за кнут.
– Мать Пресвятая Богородица… – прошептал он растерянно. Видно, мысль, разбудившая Проньку, показалась кучеру еще ужасней, потому как через мгновение коляска мчалась, как на пожар.
– Вот так, друг милай, – Прохор тяжело вздохнул – не дай Бог оказаться меж двух разъяренных господ. – Пущай проснется уже на месте. Поди, назад вертать уж не прикажет.
Ихними молитвами Григорий открыл сонные глаза в аккурат, когда экипаж подъезжал к крыльцу ладноскроенной просторной избы, низенькой и коренастой.
Солнце перевалило заполдень, и все же припекало крепко.
Граф вышел из коляски и бросил взгляд налитых кровью глаз на своих слуг, стоящих у порога дома, вытянувшись во фрунт.
– Куда торопились? – нехорошо играя бровями, поинтересовался он. – Всю скотину загнали, того и гляди сдохнет.