В лесу уже густели кисельные сумерки. Мы сидели – Трис на аккуратно отряхнутом бревне, я прямо в сугробе – на крошечной, свободной от леса проплешине. Почти ровный круг, совсем небольшой, с почерневшим пнем в центре. Видимо, здесь в дерево ударила молния.
Снег был утоптан сапогами Трис; среди ее следов – множество мелких цепочек, оставленных крошечными лапками. Вокруг пня широким кругом были разложены окровавленные тельца мышей.
Меня замутило, но я все же заставила себя присмотреться.
Ласка не жрала мышей, нет, либо делала это где-то в другом месте. Она перегрызала им горла, разрывала шкуры, отрывала лапы и хвосты и раскидывала коченеющие трупы жутковатым натюрмортом.
Снег был пропитан мышиной кровью.
– Что-то ты разбушевалась, мать, – нарочито легко сказала Трис, картинно цокнула и покачала головой. – Мы и нашли-то тебя с трудом, ты тут до рассвета собиралась дрыхнуть? И драться с моей галкой было вообще не обязательно!
– Извини, – прохрипела я.
– Ай, проехали.
Я тупо смотрела прямо перед собой. Во рту засел металлический привкус, терпкий и тошнотворный, и я отчаянно надеялась, что это не вкус мышиной требухи.
Кое-как умылась снегом. Кровь из носа текла обычная, красная.
– Готова? Нам бы поторопиться, чтобы успеть на поезд. И я сожрала бы чего-нибудь.
Вот что-что, а есть я точно не хотела. Мне вообще казалось, что я сделаюсь теперь убежденной вегетарианкой. Но я все равно кивнула.
Интересно, когда бы я очнулась, если бы не Трис?
И как бы я выбралась из леса – по всем этим сугробам и холоду, голая и не в себе?
Это и так оказалось не слишком просто. Мы возвращались по следам: они шли ровной строчкой, словно Трис точно знала, куда ей идти. Наверное, так оно и было. Она могла сперва найти меня галкой, а потом обратиться и переодеться, чтобы вернуться ко мне человеком. Она упоминала, кажется, что ласка пыталась драться.
Когда мы вышли к поселку, совсем стемнело. По полю носились, поднимая снежные клубы, два молодых оленя; в длинном павильоне с раздевалками горели теплом редкие окна.
– Мне все время кажется, что за мной наблюдают, – тихо пожаловалась я. – Как будто бы взгляд жжет спину.
– Радоваться надо, – проворчала Трис.
Но было как-то нерадостно.
Вечерний поезд мы все-таки пропустили. Сидели на перроне и ждали ночной, которым возвращалась с производства в город последняя смена; Трис купила в ларьке жирный беляш в промасленном бумажном свертке и жевала его, урча и вытирая пальцы снегом.