Ночью мне снились кошмары. В них я снова и снова убегала от оскаленной, наполненной пеной лисьей пасти, ныряла в ледяную воду, тонула, плыла, потом опять бежала, потом почему-то разрывала в кровавую кашу мышей, а затем желтые зубы смыкались на моей шее.
Белое пятно-стрелка между залитыми кровью глазами. Моя бурая кровь, заливающая темно-рыжую шерсть. Брызги, пачкающие роскошный светлый мех на груди.
Хруст. Это ломаются мои кости.
Я не просыпалась с криком уже лет пять; все это давно уже пройдено; но надо же – ничего не забыла, но надо же – каждый раз, оказывается, как первый.
Утром долго сидела, обхватив голову руками и понемногу раскачиваясь. Горьковатый привкус крови так и не вымылся с языка.
Наконец решилась. Стянула с шеи перекрученный шнурок, погладила толстый медный круг, покрытый вязью слов. Узор метеоритного железа загадочно мигал, играя бликами; капля ртути тягучей волной омывала свою стеклянную тюрьму; промасленная деревянная бусина пахла чем-то травным, лесным. Я проколола палец левой руки и долго давила подушечку, пока темная кровь не собралась в горошину.
Капнула.
– Возьми мою кровь, чтобы связь уснула и забылась, чтобы написанную дорогу заволокло туманом… чтобы я стала свободна от всего, что придумано для меня… чтобы…
Слова во мне давно проникли друг в друга, перемешались, склеились в единую цепь намерения и чувства.
Я услышала, как ласка тихонько пискнула, недовольная. На секунду мы посмотрели друг другу в глаза: в ее – пугливая растерянность, в моих – усталая жесткость.
Она склонила мордочку и спрятала нос в лапах, и снотворный туман затопил ее белую шерсть.
Каждый раз в такие моменты мне почти ее жалко. Я знаю: как любой зверь, она хочет другого. Она хочет воплощаться, она хочет участвовать, она хочет разделить со мной жизнь, все события и все мои порывы. И, наверное, ей давно надоело спать.
С другой стороны, никто не заставлял ее попасться мне. Я-то обозналась; а она могла бы выбрать кого-то другого, не так ли? Оскалиться, зашипеть, метнуться хищной молнией – и не даться мне в руки.