Надо сказать, оставаться молчаливой этой «умной голове» оказалось непросто. Скрепя зубы, она держалась уже четвертый урок, тихо ненавидела первую парту, красивую новенькую тетрадочку по физике и не менее красивую синюю ручку с желтым утенком на колпачке. Голова упрямо косила правым глазом в сторону портфеля, где лежали тетрадь со стихами и альбом с рисунками, в то время как левый начинал понемногу подергиваться при слове «вектор», а синяя ручка, игнорируя команды мозга, выводила на полях большеглазые рожицы. Потому, когда прозвенел звонок, я тут же вывалила на стол художественные принадлежности. Для полного счастья не хватало удовлетворить настойчивый зуд языка, требовавшего, чтобы его срочно почесали о какой-нибудь, уже совершенно не важно какой, разговор. И тогда, о чудо, на горизонте возникла светловолосая макушка, серьезные синие глаза… Вернее, глаза-то были голубые, как могло показаться и, скорее всего, и показалось мне тогда. Позже я имела возможность хорошо их изучить – эти Самые Синие На Свете Глаза. Настолько синие, что, если бы сама не видела, решила б: такие бывают только на картинках, но сверху синеву покрывала паутинка небесно-голубых прожилок-завитков. Не знаю, правильно ли считать, что глаза – зеркало души, но убеждена, что, когда ближе узнаешь человека, мелочи полюбившегося образа обретают особое значение. Никогда больше мне не доводилось встречать такого безукоризненного спокойствия во взгляде, такого и так много: пожалуй, при желании, его можно было черпать и раздавать нуждающимся. В этих глазах можно было находить уверенность, которой у меня никогда не хватало… Сегодня я знаю, как они выглядят, когда усталые и безжизненные. Мне неизвестен и, как выяснилось, никогда не был известен наверняка способ заставить кого-то быть счастливым. Но нет ничего страшнее, чем смотреть, как плохо человеку, которого ты чувствуешь достаточно хорошо для того, чтобы ощутить его боль, но недостаточно для того, чтобы помочь.
Так вот тогда белокурая макушка Алисы только-только замаячила на горизонте, а я уже спинным мозгом понимала, что моя забастовка этому миру окончена, и гори оно все синим пламенем, поближе придвинула к себе альбом и принялась усердно исправлять безукоризненно кривые ноги кентавра. Главное – не поднимать голову и делать вид, что мне нет никакого дела. Ничего личного: занавес не опущен – спектакль идет!