Я сидел, обхватив руками голову, в своей темнице, вспоминая, что и такое бывало уже со мной: как Вера с моей милой Кьярой ворвались в застенок и я был чудесным образом спасён. И теперь я мечтал, что Вера придёт и спасёт, зная, что на новом витке спирали мне не встретить ни её, ни ту былую нежную любовь, связующую нас.
И вновь навязчиво перед глазами всплывал образ Ингрит, и я тотчас отвергал её и свои порочные чувства, сожалея о себе прежнем.
Стремительная волна, поднявшаяся, казалось, из самих недр земли, разорвала замкнутую цепь бесплодных раздумий. Стены песчаной камеры вздрогнули, отслоив обломки извести и раскрошив пыль. Качание и тряска сопровождались подземным скрежетом. Песчаный грунт сделался рыхлым. Я вот-вот готов был провалиться в разверзшуюся дыру.
Но сей же час из отверстия высунулась голова, не позволив тому случиться. Голова гладкая и чешуйчатая целилась в меня парой красно-оранжевых глаз.
Я отпрянул, позабыв о том, что в песчаной ловушке отступать совершенно некуда. А змей уже не медлил показаться во всей красе. Демон Ботис (или его тень: я вконец запутался, не понимая, кто он есть) еле помещался в моём скромном узилище. Возвышаясь надо мной, он утверждал своё превосходство.
– Зачем ты явился сюда, Ботис? Злорадствовать? – только и смог выпалить я.
Стыдясь непроходящего страха, я теснился к шершавой стене.
Змей изогнулся в несколько колец, так, что его голова стала вровень с моей, и вкрадчиво, верный своей всегдашней манере растягивать слова, прошипел:
– Я пришёл поболтать о том о сём… Объясниться… Да-да… А ещё спросить с тебя…
В целом миролюбивый настрой демона ослабил напряжение, но, наученный опытом, я дал себе зарок: не верить ни единому его слову, что бы он ни говорил. Будучи воплощением лжи и лицемерия, Ботис всегда сумеет оправдаться.
С чего он и не замедлил начать – с оправдания.
– Да, Камаэль, раз от разу выполняя роль жреца, я приносил тебя в жертву, и кровь твоя – суть анимы живого бога – питала лотосы Пангеи, сохраняя вечную весну ангельских тел. Такова моя работа. Прости! На жреческой службе нет места жалости. Но это лишь внешняя сторона. Я не растратил воспоминания о былом, и в моём сердце теплилась надежда.
– На что? – спросил я, пытаясь угадать: лжёт он с тайным умыслом или попросту издевается.