Господин Такэда слушал болтовню стрика в пол-уха, он прекрасно помнил этот прием из инструкций по организации дознания: следователь задает несколько формальных вопросов, а затем удаляется или переводит разговор на постороннюю тему, не проинформировав подследственного о существе дела. Подследственный мучится неопределенностью, испытывает чувство вины и безысходности, способствующие признанию. Даже без этого немудреного приема доброе расположение духа лейтенанта растворилось как радуга от порыва ветра. Он прекрасно знал, что отец – записной игрок, и понимал: кто играет – тот неизбежно проигрывает, но никогда не задумывался, чем отцовская слабость может обернуться лично для него.
Точнее – не желал задумываться!
Два года назад отец наспех собрал вещи и без предупреждения укатил путешествовать, Эмото почти обрадовался его отъезду.
Его родитель был типичным «мобо»18: выписывал все, что можно купить за деньги из Европы, читал переводные романы, носил декадентские усики и посещал варьете. Он не жалел средств, чтобы удерживаться в границах хорошего вкуса, – одежду ему шили по меркам в лондонских ателье, галстуки доставляли из Парижа и Милана, часы и прочие мужские безделицы – из Швейцарии. Как результат, в собственной стране Такэда-старший ухитрялся походить на иностранца больше, чем заезжие дипломаты и гастролирующие артисты, с которыми он приятельствовал.
Он пригласил немецкого архитектора, чтобы перестроить родовое гнездо в готический замок, сманил из посольства французского повара, через «Красный крест» нанял английскую сиделку – ухаживать за чахлым сыночком. Фамильные накопления исчезали как сливовый цвет после запоздалых заморозков, но отец мало смущался этим фактом. Краеугольного основания европейской философии он так и не усвоил. Даром что отправил боевые доспехи предков пылиться в чулане, заменил татами на паркет и даже сортир обустроил на европейский манер, но как подобает урожденному японскому даймё, продолжал глубоко презирать деньги.
«Европейский стиль», это модное поветрие двадцатых, с началом боевых действий в Китае стал именоваться «антияпонскими настроениями». Иностранные туристы, гастрольные труппы, гуманитарные миссии, а следом за ними заокеанские деловые люди – все – покидали Страну Восходящего Солнца спешным порядком. Даже профессиональные дипломаты остерегались лишний раз выходить за стены посольств, чтобы не спровоцировать обвинения в шпионаже. Япония ударным маршем возвращалась в состояние «страны на замке», скидывала балласт и обрастала броней, как надлежит непотопляемому авианосцу, и готовилась всей мощью обрушиться на западный мир.