Из-за этого Хаим нервничал. Ничего страшного, успокаивал он себя, прошло еще слишком мало времени. Но нутром чувствовал, что что-то здесь не так. Он остался в лавке до поздней ночи, машинально и исступленно переставлял цветы из вазы в вазу, сортировал оберточную бумагу и до блеска натирал прилавок, на котором стояла громоздкая счетная машина.
Сумерки позднего августа за витринами магазина окончательно погасли, превратившись в теплую летнюю ночь, которая уже дышала сыростью и наступающими холодами. Скоро осень, ночи станут длинными.
Пространство перед цветочной лавкой освещалось тусклым светом уличных фонарей и голубоватым сиянием неоновой вывески над входом. В последнее время эти штуки стали чертовским популярными, весь город сверкал разноцветными огнями. Хаим тоже не остался в стороне, выложив приличную сумму за новомодную рекламу. «Михельсон и сын. Цветы» – светилось над витриной. Не слишком оригинально и правдиво (папа уже давно умер, а у Хаима детей не было), зато просто и понятно.
С улицы послышался шум мотора, коротко взвизгнули тормоза. Поначалу Хаим обрадовался – наконец-то, вести от Рамона! – но разглядев машину, насторожился. Черный «Форд А», новенький, даже блестел в голубом неоне. Незнакомый. Лернер и его приближенные ездили на «Роллс-ройсах», любили шиковать. Стукачи и информаторы Хаима, по большей части молокососы, вообще чаще ходили пешком. Хлопнули дверцы машины, показались двое. С секунду постояли на тротуаре, оглядываясь по сторонам. Оба в шляпах и темных костюмах-тройках. Перекинулись парой слов и шагнули к магазину.
Зазвенел колокольчик над дверью. Когда Хаим получше разглядел нежданных гостей, сердце его тяжело ухнуло в груди и затрепетало под ребрами, как перепуганная ласточка. Итальянцы, сомнений быть не могло. Первым в дверях появился ходячий стереотип – круглый смуглолицый коротышка с усами-перышками на лоснящейся физиономии. Он молча улыбнулся и приветственно приподнял шляпу, показывая черные и напомаженные, зачесанные назад волосы. Второй был выше него на добрых две головы, горбоносый, с лицом, словно высеченным из камня. Настоящий римский легионер, вылитый головорез и наверняка преданный солдат Фануччи. Хаим научился разбираться в людях, видеть их насквозь с первого взгляда. Он понимал, что эти двое пришли к нему отнюдь не за цветами.