– У меня депрессия, – пробормотала Ника, вспоминая, что не заперлась.
– А у меня к тебе несколько вопросов.
Ника похолодела.
– Яйца перевернуть? Или с глазами оставить?
– Перевернуть.
– А я так и думал. Я помню.
Ника натянула простыню до самых глаз.
– Можешь уйти?
– Могу, сейчас полвторого дня, ну и…
– А Заяц же…
– Я сказал, что ты спишь.
– Ты сказал?
– Ну да.
Ника заглянула под простыню и обнаружила, что на ней всё ещё то самое вчерашнее платье с розанчиками. От этого открытия ей стало спокойнее.
– Ника… я давно не жил мирной жизнью, так что вот тебе что родилось, то родилось. И в холодильнике у тебя, скажем так, небогоугодный набор. Голодаешь? Наблюла себе фигуру, как двадцать лет назад.
– Это из-за… нервов. У меня синдром беспокойных ног.
– Да! Я понял!
И Никита поставил на застеленный клеёнкой стол сковородку с яйцами. Ника пока ещё не поняла, что ей делать. Но делать было что-то надо, и она с мыслью, что лицо её безнадежно помято сном, а годы уже не придают утренней прелести, принялась без стеснения есть.
Никита сел на табуретку.
Пока он сидел, а Ника, не задумавшись, ела, она разглядела на его груди и плечах неаккуратную штопку военного хирурга от двух осколочных и три хорошо заживших пулевых.
– Где тебя так посекло? – спросила Ника. – На какой войнушке? Ну не на этой же… или успел уже?
Никита махнул рукой:
– Фигня. Мне вот больше всего не повезло с рукой. Расхерачило запястье. Это Мариуполь. Спасал там одного придурка… вывозил его в машине. А из застройки с РПГ в нас шмальнули… И самое главное, ему ничего, а мне вот теперь не стрелять. Теперь я пальцы до конца сжать не могу. И вся моя жизнь к чёрту. В прошлом годе, как зажило всё, пришла очередь на бионический… на протез. Но до него надо ещё дожить, а пока хожу вот с тем, что наколхозили мне друганы из госпиталя.
– А как же ты… – начала Ника.
– Да. Но как бы этим не исчерпывается моя служба… Я могу ещё… в других, так сказать, жанрах сыграть.
– Что, ты ещё и музыкант?
– Да нет. Я из другой группы товарищей.
Ника доела яйцо, а на столе уже стоял кофе.
– Говоришь, к мирной жизни неспособен. Разобрался же с моей кофемашиной. Это я неспособна.
– Да ладно, – подмигнул Никита, – Я пойду. Сего-дня выходной, я тут хочу кое к кому наведаться в гости…
– С добром хоть?
– С добром, с добром.
Никита встал и снял с гвоздя свою рубашку, без единой складки. Да, он всегда был таким, ещё в школе. Перфекционист, идеалист. Ника хлебнула кофе. Две ложечки сахара.