Брат указал пальцем на знак, изображенный над дверью аптеки.
– Глаза Разделенных богов, – произнес он со всей серьезностью, на какую только способен девятилетний мальчишка. – Они наверняка захотят убедиться, что боги видят их добрые дела.
Я запрокинула голову. Нарисованные глаза были в трещинках, словно разбитые и склеенные по кусочкам, и смотрели в разные стороны, как будто держали площадь под неусыпным надзором. Под их немигающим пристальным взглядом меня пробрал озноб.
– Надеюсь, в этом году мне удастся добыть монетку, – прошептала я. – Если я снова вернусь ни с чем, мама меня отлупит.
– Не отлупит, – уверенно заявил Берти, будто знал, о чем говорит. В прошлый раз он добыл две медные монетки. – У тебя день рождения.
Я громко фыркнула. В утренней спешке никто из родных даже не вспомнил, что мне сегодня исполнилось восемь лет.
– При чем тут мой день рождения?
– Никто не станет лупить человека в его день рождения, – жизнерадостно объявил Берти. – Вчера я случайно пролил молоко. Это было последнее молоко. – Он пожал плечами. – И ничего не случилось. Потому что я был именинником.
– Как это ничего не случилось? Случилось! – пробормотала я, поднявшись на цыпочки и вытянув шею.
В дальнем конце улицы нарастала волна радостных криков. Из-за угла показалась золоченая карета, сверкавшая в лучах полуденного солнца.
– Я осталась без молока!
– Правда? – искренне удивился Берти.
Он действительно ничего не заметил?! Мне стало обидно. В который раз.
Мама с папой неоднократно рассказывали моим братьям и сестрам историю о моем крестном отце и как он поставил нашу семью в ужасное положение. Никого из сестер и братьев не волновало, если я оставалась без ужина, когда еды не хватало на всех. Никто не хотел потесниться, чтобы выделить мне место в кровати. У нас дома считалось нормальным, что мои платья – обноски, доставшиеся от старших, – были мне велики и заношены до крайности, разваливаясь на куски. Я и так прожила в семье дольше, чем предполагалось, и должна благодарить, что меня кормят и не гонят прочь.
Карета выехала на улицу, являя собой великолепное зрелище. Позолоченные колеса. Подушки из черного атласа. На праздничной лошадиной сбруе красовался рельефный герб королевского дома – разъяренный золотой бык, а черные как ночь жеребцы казались странными сказочными существами о двух головах. Красные глаза золоченых быков были сделаны из сверкающих осколков рубинов, и меня поразило, что на убранство одной королевской лошади ушло столько денег, сколько нашей семье не увидеть за целую жизнь.