Из всех предметов Аллу интересовали только биология и химия, она усиленно готовилась к поступлению в медколледж Сеченовки. Хотела быть косметологом. Из-за денег, конечно. Но, справедливости ради, Алла была настоящим художником. Её арты всегда привлекали внимание. В два-три штриха она могла нарисовать фигуру человека и передать его настроение. Я восхищался её работами и отговаривал от меда. Но в художку она не хотела.
– Химию у тебя спишу, буду математику с информатикой решать, – сказал я, но Алла уже не слышала: розовые наушники снова были на голове.
До дома мы дошли молча, каждый думал о своём. В уме я перебирал список дел: вывести Линду, позаниматься, повисеть в ютубчике.
Сумку с учебниками отдал Алке у самого подъезда.
– Пока, – сказал я, но она только молча махнула рукой и легко взбежала по лестнице.
Наши родители подружились задолго до нашего рождения, мы с Алкой росли вместе, и я её помню, как себя, – примерно с трёх-четырёх лет. «Одногоршечники» – так дразнили нас родители. С детства они прочили нас в женихи и невесты и, возможно, даже думали об этом всерьёз, но никаких любовных чувств у нас друг к другу не было. Разве можно влюбиться в свою руку? Или ногу?
Но с Алкой у нас был уговор: если мы оба останемся одинокими до тридцати лет, то поженимся. Как говорит моя мама, браки распадаются не из-за отсутствия любви, а из-за отсутствия дружбы. Так что главное у нас уже есть.
Дома меня встретила Линда, наша собака. По правде говоря, это была мамина собака. Это мама хотела непременно самоеда, хотя все её отговаривали. Пушистый белый медведь с круглым хвостом на спине. Собака вечно хорошего настроения.
Бросив рюкзак на пол, я взял поводок-рулетку, проверил, остались ли гигиенические пакеты. В межсезонье наша собака была модница: жирная грязь легко приставала к шубке Линды, поэтому у нас был целый арсенал дождевиков – неделю можно было надевать ей разные комбинезоны и не повториться.
Линда была приучена днём делать свои дела быстро, она знала, что вечером у неё будет настоящая долгая прогулка с родителями. Так что минут через двадцать я уже разогревал себе обед. И тут я снова подумал о Кларе.
«Надо будет завтра пойти на физру», решил я.
От урока физкультуры членов школьной сборной освобождали. Я занимался в секции лёгкой атлетики, с класса седьмого бегал за школу и с того времени на физру вообще не ходил. Сан Славыч, наш физрук и тренер, выматывал нас на тренировках так, что мы еле ноги волокли. Отец, если успевал с работы, частенько забирал меня из школы на машине, настолько я уставал. Тренер разрешал нам пропускать его уроки. По какой-то дебильной логике человека, составившего расписание, физра у нас всегда была первым уроком.