Истории призраков Японии - страница 5
Лафкадио Хирн – яркий пример человека, оторванного от корней. Лишённый семьи, он с шестнадцати лет оказался предоставлен сам себе и пережил много невзгод. В двадцать один год Хирн перебрался в США, начал подрабатывать в газетах, но в целом влачил довольно жалкое существование.
В поисках недостижимого идеала он всеми силами стремился укорениться в новой культуре, после семи лет жизни в Новом Орлеане попытавшись обосноваться на Мартинике. Командировка в Японию открыла перед ним неожиданную возможность отыскать в этой стране приют, которого ему не удалось найти на Западе. Хирн принял буддизм, женился на японке, дочери знатного самурая, родившей ему нескольких детей, и наконец отыскал, пусть и ненадолго, настоящую гармонию в жизни, чему во многом помогли истории, которые он собирал.
В своих книгах Хирн стремится передать поэзию этих историй и отправляет послание, полное надежды, западным читателям, не испытывая ни малейшей злобы к тем, кто так и не признал его своим.
Франсис Лакассен
Сон в летний день
I
Постоялый двор показался мне раем, а слуги – небесными созданиями, потому что я только что сбежал из портового города, где надеялся отдохнуть в одном из европейских отелей, предоставлявших самые современные удобства. Поэтому постоялый двор показался мне искуплением всех зол XIX века; я прекрасно чувствовал себя в юкате, сидя на свежих мягких циновках в окружении красивых вещей и молодых девушек с тихими голосами. На обед мне подали побеги бамбука и луковицы лотоса, а в качестве сувенира подарили веер, словно спустившийся с неба. Его роспись представляла огромную волну, вздымающую пенный гребень над берегом, и восторженных морских птиц в бескрайней синеве. Глядя на веер, я уже считал, что не напрасно предпринял это путешествие. Простой рисунок сиял светом, полнился плеском воды, от него веяло морским бризом, и когда я смотрел на него, мне хотелось кричать от радости.
Меж кедровых колонн постоялого двора я видел милый серый городок, протянувшийся вдоль береговой линии; лодки, выкрашенные в жёлтый цвет и лениво дремлющие на якорях; залив, стиснутый огромными зелёными скалами, а дальше, до самого горизонта, пламенело лето. И там же виднелись горы, истаявшие, как старые воспоминания… И всё, кроме серого города, жёлтых лодок и зелёных скал, тонуло в голубизне.