– Мой сын должен соответствовать моему имени.
– Жаль, что я не родился в другой семье.
Оливия схватила меня за локоть и потащила в дом.
– Если уж ездишь на мотоцикле, то мог бы взять англичанина, а не этого мерзкого итальяшку, – бросил мне в спину отец, видимо, желая оставить за собой последнее слово.
Наивный. Именно поэтому я и купил «Дукати», а не «Триумф», поэтому я приехал на мотоцикле, а не «Астон Мартине», подаренном дядей Дугласом. Это был средний палец, который не нужно поднимать.
В холле звуки шагов отскакивали от деревянных полов и высоких сводчатых потолков. На круглом столе перед раздваивающейся лестницей стоял букет размером с Эйфелеву башню, а воздух наполнял интенсивный аромат роз из маминой оранжереи. Лепестки были упругими и бархатными, а стебли толстыми и прямыми. Лучше этих роз я ничего не встречал. Рядом с вазой я положил шлем и сумку.
– Все собрались в желтой гостиной и очень ждут тебя, – сказали Оливия.
– Не понимаю, почему ты не захотела отметить день рождения в Эдинбурге, – пробубнил я. – Зачем сидеть в этом серпентарии целых две недели?
Оливия обняла мою руку и посмотрела с мольбой.
– Но ты же не сбежишь, правда?
– Ничего не могу обещать.
В желтой гостиной, которую также называли малой, хотя она была около ста квадратных метров, собрались члены нашей семьи. Мама полулежала на кожаном диване в облегающем бордовом платье и листала глянцевый журнал. Её роскошные светлые волосы были искусно уложены крупными локонами. На лице – вечерний макияж, подчеркивающий голубые глаза и пухлые губы. На ногах – черные туфли-лодочки на высоком каблуке. Даже дома она одевалась так, словно собиралась на официальный банкет королевской четы. Честно говоря, я не мог припомнить дня, чтобы она позволила себе выйти из своих покоев в халате.
На противоположном диване сидел мой старший брат Маркус и его жена Пенелопа.
– Наконец приехал, – без особого энтузиазма сказал брат, оторвав взгляд от смартфона.
Маркус выглядел как юная версия отца – такой же холодный, равнодушный кретин, прячущий скверный характер за дорогими костюмами.
– Привет, Пенелопа, – поздоровался я, проигнорировав его.
Она робко улыбнулась. Золовка пыталась походить на мою мать, но окрашенные волосы тонкими прядями обрамляли бледное лицо. Она пережила три замершие беременности, что делало её уязвимой, а Маркуса – нетерпеливым. Ему исполнилось тридцать восемь, и он считал, что в этом возрасте полагалось давно иметь наследника. Его совершенно не заботило, что каждая последующая попытка причиняла Пенелопе ещё больший вред. Как я уже сказал – холодный, равнодушный кретин.