Ася рассказывала мне и о своей бабушке. Но я не знал, что и она умерла тоже. Последним и единственным воспоминанием в моей памяти, где Ася упоминала бабушку, было воспоминание, когда мы с Асей рассказывали друг другу о своих семьях еще в самом начале нашего общения на первом курсе университета. Тогда Ася рассказала мне, что через несколько лет после гибели Марины бабушка ушла от Дмитрия Львовича и вскоре переехала в другой город, но ни единого намека на то, что ее больше нет в живых от нее было.
Про вторую дочь Дмитрия Львовича, Кристину, я слышал вообще впервые.
От этих двух непонятностей я был в недоумении: почему Ася не рассказала мне о смерти своей бабушки и о том, что у нее есть тетя? Почему она скрывала это, неужели мы были не настолько близки все эти года? Мне стало безумно обидно.
Я спросил у Дмитрия Львовича лишь о второй непонятности, так как посчитал, что спрашивать у него про его жену было бы нетактично и это вызвало бы у него совершенно справедливый вопрос по типу: «Молодой человек, ты вообще общался с моей внучкой?»
– Дмитрий Львович, я и не знал, что у вас есть вторая дочь… Ася никогда не рассказывала мне о ней.
– Правда? – удивленно спросил он. – Кристина моя младшая дочь. Сейчас ей 45. Высокая, всегда стройной была, изящной – ее прямо как будто с картины вырвали. И волосы: длинные, русые, густые, на свету переливались. Вечно за ней кто-то бегал. Сам понимаешь – красивая девушка. К тому же умная была: школу с золотой медалью закончила. Она живет сейчас в Петербурге, есть один ребенок – парень шестнадцати лет, Витя зовут. Но я ни разу с ним не общался.
– Понятно. Дмитрий Львович, это не мое дело, и если вы не захотите рассказывать, то я пойму, но из-за чего вы так поругались?
– Да расскажу, почему нет. У нее появился молодой человек родом из Узбекистана. Я узнал, что он торговал запрещенными веществами. Какими-то новыми наркотиками. У меня был знакомый в милиции, и он рассказал, что он был подозреваемым в одном деле, по которому обвинения ему так и не выдвинулись. Конечно, я не захотел, чтобы она хоть как-то связывала с ним жизнь, боялся, что она и сама подсядет на эти вещества или он втянет ее куда-нибудь. Это было просто отцовское желание защитить своего ребенка. Я не хотел потерять вторую дочь… Она же говорила мне, что это чушь, что на него просто клевещут, потому что он нерусский. Она уверяла меня, что он не такой, и обвиняла меня в ксенофобии. Но я все равно категорично был против их отношений. Он даже как-то раз заходил к нам домой, еще до всех этих наркотиков, и уже тогда он показался мне каким-то пустозвоном. У меня никогда не было никаких предрассудков в сторону других национальностей, поверь, подобное у меня самого вызывает сильную неприязнь, но тогда интуиция мне подсказывала, нет, она кричала мне, что этот человек не даст моей дочери будущего, он потянет ее на дно. А затем и это предупреждение от моего знакомого из милиции. В общем, Кристина не захотела слушать меня, мы разругались с ней так, что она решилась на безрассудство: уехала с ним за границу на его родину. Ей было 28. Я не знаю, что этим она хотела доказать мне… Аня уже тогда болела, живот ее был увеличен, и из-за нашего с Кристиной конфликта она стала сильно нервничать. А после отъезда Кристины она совсем ослабла, а вскоре и вовсе подхватила пневмонию. Когда Ане стало уже совсем плохо и надежд почти не оставалось, вернулась Кристина. Она побыла у больничной кровати матери несколько дней, а затем Аня скончалась. Я был раздавлен уходом Ани и стал винить во всем Кристину. Я наговорил ей много гадостей. Конечно, когда прошло время и я перестал испытывать такую злость и горечь, я понял, что обвинения эти бессмысленны и неправильны. Я извинился перед ней и хотел возобновить наши отношения. Мне больше ничего и не оставалось – у меня осталась только она одна. Но мы так и не помирились. Она никак не ответила на мои извинения. Вскоре, слава богу, она нашла другого мужчину, который оказался вроде бы неплохим. И вот сейчас, сколько уже лет будет, – он призадумался, – получается, почти 17 лет мы с ней не общаемся.