– Давайте лучше стол накроем во дворе. Накормим человека, а уж тогда сама все расскажет. У меня как раз курица в сметанном соусе в духовке томится. Сейчас Феликс достанет. Девочки, Анжела, Анна, приходите помогать! А ты, Артур, проводи девочку на задний двор, пусть отдохнет с дороги.
В ее голосе звучала твердая уверенность, которая заставляла каждого беспрекословно подчиняться. Тетя Сильвия была женщиной, которая словно родилась, чтобы командовать. Ее острый ум, природная хватка и уверенность в себе сделали ее незаменимым главным бухгалтером на крупном заводе. Люди приходили к ней с проблемами, потому что знали: если кто-то и найдет решение из безвыходной ситуации, то это именно она.
Ее муж, дядя Феликс, был полной противоположностью. Тихий, скромный и преданный, он с восхищением смотрел на жену, словно она была солнцем, вокруг которого вращалась вся его жизнь. Он выполнял любые ее поручения с искренним удовольствием, не требуя ничего взамен, кроме ее улыбки. Взамен тетя Сильвия одаривала его любовью и заботой, словно он был ее ребенком.
С виду это была счастливая и гармоничная пара, но их жизнь тоже познала горечь утраты. Их единственный сын, которого я плохо помнила, гордость и радость семьи, героически погиб на службе, защищая родину. Он был младше меня на пять лет. Ему было всего двадцать, когда смерть пришла за ним. Тетя Сильвия никогда не говорила о нем. Словно эта боль была слишком великой, чтобы делиться ею с кем-либо. Сын был единственной ее радостью, но позволить себе быть слабой она не могла, считая это непозволительной роскошью. Она носила память о сыне глубоко в сердце, а открывала она его только в церкви, облачившись с ног до головы в черное одеяние, и позволяя нестерпимой боли раскрыться перед Богом. Только там она позволяла своей душе плакать, моля о покое для своего мальчика. Дядя Феликс уважал ее молчание, не осмеливаясь нарушить этот обет скорби. Но иногда в его глазах можно было увидеть тень той любви и боли, которую он нес вместе с женой.
Слушая их разговоры, я невольно задумалась. Как им удавалось жить дальше, таская за собой такой тяжелый груз прошлого? Как можно было продолжать улыбаться, заботиться о других, будто этих ран не существовало?
В детстве мне было так тяжело слушать их истории, они были полны трагизма, а когда ты ребенок с мечтательной душой, верящей в счастливый исход любых событий, принять суровую правду жизни оказывается почти невозможно. Тогда мне было легче закрывать глаза, делать вид, что боль не существует.