Но теперь, стоя здесь, я была рада вернуться. Среди этих людей я чувствовала, что могу быть понятой. Их прошлое, их утраты, их горести были для меня как зеркало. Ведь теперь я отчетливо видела и понимала их боль, а они могли понять мою. Тяжело объяснить везучему человеку, почему ты такой невезучий. Он всегда будет измерять твою трагедию своим мерилом, а оно неспособно вместить глубину чужой скорби.
– Я правнучка Изабеллы Артуровны, – постаралась остановить их кипучую деятельность я. В их окружении было уютно, тепло, как будто я вернулась домой после долгого путешествия. Но усталость давала о себе знать, и все, чего я сейчас хотела, – это теплый душ и крепкий сон. – Спасибо за вашу заботу, но мне хотелось бы немного отдохнуть. Давайте в другой раз.
На несколько секунд все замерли. Их любопытство сменилось удивлением, и внезапно меня окружили оживленные воспоминания соседей о моей прабабушке и моем детстве.
– Элла, это ты что ли? – первая нарушила тишину тетя Анжела, ее глаза распахнулись в искреннем изумлении. – Чего же ты молчала? Как же ты выросла! – Она смотрела на меня так, словно перед ней стояла героиня давно забытой истории.
– А как же она похожа на Изабеллу Артуровну, царство ей небесное, – подхватила тетя Сильвия, сощурив глаза, будто пытаясь рассмотреть во мне черты моей прабабушки.
– Эх, какая хорошая была женщина… – вздохнул дядя Артур, словно его слова сами собой слетели с уст, и, обернувшись, добавил: – А вот и наш красавец.
Из-за угла дома появилась стройная мужская фигура, и вслед за ней неспешно вышла тетя Анна. Она шла с невозмутимым достоинством, чуть приглаживая руками свой старенький, но аккуратно выглаженный передник.
– Анна, Анна! – завопила тетя Анжела, вся трепеща от нетерпения. – Угадай, кто к нам приехал?
И не дожидаясь ответа, она выкрикнула, словно гордясь своим открытием:
– Правнучка Изабеллы Артуровны из Америки!
Лицо тети Анны мгновенно преобразилось. Ее взгляд наполнился нежностью и теплотой, и, подойдя ближе, она широко раскинула руки, приглашая в свои ласковые объятия.
– Эллочка, милая, дай-ка я тебя обниму, – сказала она с такой нежностью в голосе, что мои глаза вдруг налились слезами от неожиданной волны чувств. Ее тонкие, натруженные руки обняли меня так осторожно, будто я была одним из ее хрупких цветков, которые она выращивала с таким трепетом. От нее пахло душистым лавандовым мылом и чем-то еще, чем-то успокаивающим, родным.