– Ты помнишь Микаэля? – продолжила она, мягко отстранившись и жестом указав на высокого мужчину рядом с собой. – Это мой младший сын.
Микаэль сдержанно кивнул и без слов взял мой чемодан, который, казалось, весил вдвое больше, чем я сама. Он был высоким, широкоплечим, с густыми темными волосами, слегка вьющимися на концах. В его чертах угадывались следы юности, но взгляд выдавал мужчину, прошедшего через трудности. Он уверенно подхватил мой огромный чемодан, словно тот ничего не весил, и спокойно произнес:
– Добро пожаловать домой, Элла!
В этих простых словах было столько скрытого тепла, что я невольно улыбнулась. Все вокруг вдруг стало чуть менее чужим, чуть менее болезненным.
– Конечно, помню, – ответила я, слегка ошеломленная. Передо мной стоял уже совсем другой Микаэль. Где тот веселый, неугомонный хулиган, с которым мы лазали по соседским деревьям за яблоками, рисовали дерзкие граффити и тут же смывали их, чтобы избежать наказания? Где тот мальчишка, который вместе со мной сочинял песни о справедливости, выступая на крыше заброшенного гаража перед восторженной ребятней?
Я не могла поверить, что этот собранный, серьезный человек передо мной – все тот же Микаэль. Его угольно-черные глаза смотрели на меня внимательно, но без прежней бесшабашности. Прямой греческий нос, аккуратные усы, тонкие губы, обрамленные строгой линией, и этот заметный шрам над щекой… Шрам, который напомнил мне, что в этом мужчине все ещё скрыта часть того беззаботного мальчишки, каким я его знала.
Этот шрам был нашим общим воспоминанием. В детстве я убедила его спуститься с перил лестницы вместо того, чтобы воспользоваться ступеньками. Для меня это было обычным развлечением, но для него – первым неудачным опытом. Он, конечно, не удержался и, соскользнув, оцарапал щеку об острый край. Помню, как мы тогда смеялись, а он, потирая ранку, сказал:
– Хорошо, что я решил попробовать это на втором этаже, а не на третьем. Иначе вместо шрама полетела бы моя голова!
Сейчас я невольно улыбнулась, разглядывая этот след прошлого. Все-таки что-то от моего друга осталось.
– Мы с Рафаэлем думали, ты больше никогда не приедешь, Эл, – добавил он, выводя меня из воспоминаний. Его голос был низким, спокойным, но в нем чувствовалась едва уловимая нотка упрека.
– Я тогда отнесу твой чемодан домой, – продолжил он, сохраняя свое серьезное выражение лица. – Давай ключи, а ты потихоньку поднимайся.