На сборы у меня было полчаса вместе с завтраком. Не забалуешь. Я немного возмущалась про себя, так, для порядка, а через два часа мы уже пили с моей знакомой оптимисткой чай в центре Москвы.
– Ну, рассказывай. Где была? С кем познакомилась?
– Фонтан на ВДНХ видела. И… всё. Работу ищу.
– А познакомилась с кем?
– Ни с кем. Как-то не знаю. Пока ещё город незнакомый. Вот устроюсь на работу, там будут коллеги…
– Жень, ты серьёзно? Я тебя не узнаю. Где наша Ромашка, которая даже мусор с улыбкой выносит и знает всех вахтёрш в общежитии напротив?
– Тань, мне грустно.
– Ах, грустно? Это дело нужное, давай грустить. В двадцать семь симпатичной и неглупой, хотя сейчас сомнения берут, девушке в Москве только и остаётся что грустить. Чем ещё заняться? Ты права.
– Перестань издеваться надо мной.
– Только после вас.
– Да я всё понимаю. Просто тоска напала…
Дальше пошли слёзы, рассказы об уходящей молодости и поиске себя. Хорошо, в кафе было много салфеток. Ромашку прорвало. Расплакалась. Никто в кафе особо не обратил на это внимания, совсем не из деликатности. У людей слишком много своих забот. В этом вся Москва. Можно возмущаться. Но не так и плохо, когда без надобности люди не вмешиваются в жизнь. Я говорила, говорила, салфетки и слёзы заканчивались.
Таня выслушала меня на удивление терпеливо, а потом высказалась, немного жёстко, но в тот момент это было лучшим, что она могла для меня сделать:
– Ромашка, что ты ноешь? Ты зачем приехала? Плакать по принцам-самозванцам? Фотографии старые пересматривать? Скучать? Ты хотела перемен, все уши прожужжала. Так меняй что-то. Я тебя старше на десять лет, у меня дети, и заметь, ничего не боюсь. Да если бы мне сейчас оказаться на твоем месте, я бы столько всего сделала. А ты сидишь, воду льёшь, кучу салфеток испортила. Хватит. Пойдем гулять. Вечером уеду. А через месяц жду отчёт о счастливой жизни.
– Понято, – я не спорила, хотя и не очень-то верила, что найду материал для отчёта.
Мы гуляли по Красной площади, ели мороженое, шутили. Давно я не смеялась так беззаботно. Вроде бы ничего не изменилось: работы по-прежнему не было, съёмная комната была не самым уютным убежищем от душевной непогоды, будущее не имело очертаний. Но меня грела фраза, жившая в душе: «Всё хорошо. Сейчас. И всегда. Улыбнись». И я рассмеялась, случайно толкнула прохожего мужчину с кейсом, спешившего по делам. Он хотел возмутиться, но, увидев мою радость, пляшущую в уголках глаз, только улыбнулся.