Вечером домой ехала прежняя Ромашка, уверенная в себе, в жизни и доверяющая своему новому большому городу, с которым так хотелось подружиться…
А друзья писали, звонили, ахая и охая. Было ощущение, что большинство из них, по факту мало знакомых друг с другом или совсем не знакомых, договорились. Менялись номера входящих вызовов, голоса, а фразы и интонация были одинаковыми. Диалоги повторяли друг друга.
– Что ты там забыла, в этой Москве? Возвращайся.
– Зачем? Я хочу попробовать здесь. Может, получится.
– Да что получится, а? Охота тебе жить в съёмной комнате? Ведь как тут всё хорошо было…
Причём, если бы я начала уточнять, у кого всё было хорошо, ответы могли бы их не порадовать. Я слушала, они предлагали взять обратный билет. Вспоминая то время, не раз задумывалась: «А была ли Москва тогда ко мне строга? Обрадовалась ли она моему приезду?» Сейчас понимаю, что она уже тогда меня полюбила, у нас это получилось сразу, взаимно, но… непросто. А «просто» – это и не совсем моё слово. Она хотела ощутить мою верность, пробуя на прочность. А что я? Слушала прошеные и непрошеные советы друзей, плакала на чемоданах, сбивала набойки в поисках работы. И верила… В себя и в Москву. Продолжали звучать вопросы: «Ну что, не надоела тебе “нерезиновая”? Может, обратно?»
Зачем они это говорили? Кто-то реально переживал за меня, кто-то, возможно, осуждал за смелость. Всякого хватало. Тяжело давались такие разговоры. Но, что удивительно, несмотря на внушаемость, я оставалась непреклонной. Всё выслушивала, с кем-то спорила, кому-то не считала нужным что-либо объяснять. Было непросто, но внутренний голос заставлял расправлять плечи, вежливо класть трубку, скрываясь от «добрых советов», и идти дальше. Помогали родные и те друзья, которые в меня верили. Вдохновляли случайные знакомые, цитаты в социальных сетях, говорящие в унисон с внутренним голосом. А ещё помогали стихи, которые я привезла с собой и продолжала писать в новом городе, чужом и уже своём одновременно.
Город пьедесталов и низин проверял на прочность не только меня. В начале второй недели студенчества Макс позвонил, испугав меня встревоженным голосом:
– Жень, привет. Что делаешь?
– Ничего, а что? Ты почему такой озадаченный? – я знаю каждую ноту в голосе брата, и скрыть от меня тревогу ему ещё не удавалось, хоть он и не любитель жаловаться. Мужчина.