Радан промолчал, задумчиво изучая узкие коридоры, расходящиеся, как вены на запястьях.
– Только вот куда? – выкрикнул Гена, уже наполовину съеденный одним из ходов, в который он было рванул.
– Предлагаю разойтись и стучать в каждую дверь, – предложил Эрик и смело шагнул к ближайшей приземистой створке, куда войти можно было только порядком пригнувшись. Дверь оказалась закрыта и, пнув ее ногой, Эрик вызлился:
– Какая-то кроличья нора!
Так они постучали каждый по девять раз в запертые проемы, обнаружив тем самым, что в коридорах остались совсем одни.
– А остальные-то как узнали, куда идти? – поинтересовался Эрик и громко крикнул в пространство:
– Эй, есть здесь кто? Наро-о-од? Ау!
Радан скривился, смутно догадываясь, что орать здесь не стоит. И, действительно, через минуту к ним вышел вчерашний добряк (Мадгар) в простых красных штанах и черной рубашке с мелкими пуговицами, прошлепав босыми и отчего-то мокрыми (что он делал?) ступнями по полу.
– Почему вы не на уроках? – спросил колдун строгим голосом, который ему явно не давался.
– Знать бы еще, где эти уроки, – довольно грубо ответил Эрик.
Добряк зашил ему рот, ловко шевельнув пальцами, – Рае уже видел похожий жест перед тем, как из ниоткуда явился стакан с водой.
Пока Эрик хватал воздух носом, раздувая щеки и пытаясь раскрыть спаянные губы, колдун приказал:
– Следуйте за мной.
Перед алой дверью с черными коваными петлями и круглой чугунной ручкой Мадгар освободил Эрика.
– В следующий раз следи за тоном, с каким обращаешься к старшим!
– Ты как, порядок? Скажи что-нибудь, – попросил Радан, но Эрик лишь буркнул что-то, и они прошли в класс, к скамейкам, составленным вокруг пустоты, будто в зябкую ночь на улице у костра.
Дверь закрылась сама по себе.
Вчерашние товарищи по несчастью уже сидели на лавках, как курицы на жердях, выгибая спины и шеи и рассматривая вошедших. Один мальчик сдвинулся, и Радан, перешагнув через скамью, сел рядом с ним. Гене никто не спешил уступить, и он остался стоять за чужими спинами, оглядывая все с высоты. Быстро высмотрев лишний стул, он не растерялся и подтащил его к лавкам, одновременно вклинившись в круг и выступив из него, как камень в браслете. Эрик ворочал челюстью, вновь осваивая способность открывать рот, бормотал тихонько какие-то слова. Парень рядом с Раданом был спокоен, как забытая на подоконнике чашка чая, – его умиротворение особенно остро чувствовалось на фоне беспрестанно чешущихся пальцев справа (другой сосед нервничал до тихой дрожи, передающейся Радану по вибрирующей скамейке). Прямо перед ним сидя спал темно-русый паренек, прислонившись, как в автобусе, плечом к своему соседу, который читал что-то в очках, пронизанных красным светом. Двое рядом с ними, в одинаковых черных рубашках, сворачивали сигареты, а один, сидевший левее, с медальоном, сделанным из скорлупы какого-то ореха, и с длинными белыми волосами ниже плеч и вертел головой во все стороны.