Предательская дрожь выдала мой страх.
– Пустите, пожалуйста, господин, – одёрнула я руку.
– Отпусти девочку, Фалькон! – заступилась настоятельница Альба, заведя меня себе за спину.
Горячая волна облегчения прокатилась по телу. Я одарила благодарным взглядом седовласую монахиню, прижалась к её худому телу и принялась спешно поправлять сползшую повязку.
Фалькон послушно отступил от крыльца на два шага. Не больше.
– И не смей больше домогаться к послушницам на земле святилища! – потребовала Альба. – Есть места, где тебе охотно дадут всё, что ты просишь!
– А мне нравится, когда дают неохотно, так интереснее! – прыснул Фалькон. – В общем, Трис, когда захочешь кушать, приходи, накормлю.
Да подавись ты! Ой, прости Пресветлая, не хорошо на светлой земле ругаться…
За стенами святилища раздались восторженные визги и звонкие детские голоса. Донёсся приближающийся стук копыт и показалась снежная пыль над стеной.
Фалькон посерьёзнел и вытянулся по-военному, устремив взор к воротам. Светлая Альба тревожно двинулась на середину двора, а мы с Иддой скрылись в доме и пристали к дверной щели.
Ворота медленно развели в стороны два воина, одетых в стальные шлемы и доспехи с королевскими эмблемами львов, выведенных на груди чёрной краской. Следом, ведя коня под уздцы, во двор святилища вошёл воин с красным, отделанным мехом, плащом. Шлем его сиял в солнечных лучах. На нагруднике доспеха тоже был лев, только золотой, который тоже искрился на зимнем солнце.
– Паладин… – с придыханием прошептала старая травница.
Я прилипла к двери и больше не могла отвести взгляд. Щель вдруг стала узкой для взора, а платье – тесным для дыхания.
Его выправка, ровный шаг, лёгкие взмахи рук – всё веяло спокойствием и чистотой. Он снял шлем и склонился на колено перед настоятельницей, поцеловав ей руку. У меня пробежали по коже мурашки от сокровенной нежности, с которой он это сделал.
– Паладины – защитники веры, воины Света, – восхищённо прошептала Идда. – Может, прогонят нечисть от города.
То, чего так не хватает этой земле… И мне… Воин Света, наверняка, спас бы меня от чудовища, испившего мою жизнь.
Паладин выпрямился. Ах, какой темноволосый, с небрежной многодневной щетиной. Устал, должно быть, в пути…
На кончиках пальцев ощутила покалывание, будто прикоснулась к его щеке.