«Бедоносец идет!» – окна захлопывались, калитки прикрывались.
Колька отношение чувствовал и умело обстановку нагнетал. Тех, кто его не любил, посещал регулярно. Искоса наблюдал. Воспитывал в родственниках христианское терпение.
Один из дядьев однажды не выдержал Колькиных закидонов, а может, из-за того, что тот утопил в колодце новое ведро, и надрал ему уши. Колька посмотрел в глаза дядьке и тихо пообещал:
– Сожгу гада!
Дядька боднул головой воздух и угрожающе прошипел:
– Ах ты, щенок! – но руку не поднял.
Ночью Колька проснулся и поскакал по своим мальчишечьим делам в дощатую будку в огороде. Услышал шепот, доносившийся из комнаты:
– Слышь, встал. Ты спички-то спрятала? – дядька караулил Кольку, не спал.
Жена зашебуршала:
– Не трогай ты его, спалит ведь и вправду. Нам теперь месяц его караулить?
Колька понял, что ему поверили и приняли всерьез.
– Дураки, – сам себе сказал Колька и нарочно зашуршал бумагой, загремел поленьями в сенцах.
Много раз я спрашивал уже взрослого Кольку:
– Правда бы, сжег?
На что Колька смеялся и честно говорил:
– А хрен меня знает! Да нет, наверное.
В тот солнечный день Колька, как всегда обходил деревню. Встретил Ваську, здорового парня, работавшего на конюшне. Васька вел жеребенка. Колька остановился погладить, выудил из глубины кармана кусок рафинада, сунул жеребенку. Тот осторожно взял с ладони сахар мягкими губами.
– Куда идешь? – солидно поинтересовался Колька.
– Да вот председатель велел на бойню отвезти лошака.
Колькина мальчишеская душа подпрыгнула:
– Зачем?
Тот снисходительно усмехнулся:
– На мясо. Колбасу конскую сделают из него. Он одноглазый, на что такой нужен?
Васька дернул поводок и, загребая ногами мягкую пыль, побрел дальше.
Колькины глаза наполнились слезами. В два прыжка догнал конюха и дернул поводок из рук.
– Он же живой!
Васька отодвинул мальца в сторону и обронил:
– Мне сказано отвести, я веду. Скажет председатель оставить – оставлю. Мне по фиг.
Колька взвизгнул и вцепился в Васькину руку.
– Отдай! Я сам схожу к председателю!
– А чего к нему ходить. Вон он, легок на помине.
По дороге пылил председательский уазик. Колька бросился наперерез:
– Иван Сидорыч! – заорал он, – отдай жеребенка! Я сам буду за ним ухаживать!