Антон невольно высматривает в толпе подходящее тело и снова готовится к перескоку, просто чтобы избавиться от надоевшего зуда. Потом его взгляд падает на хозяина лавки, который продолжает толкать речь, и хотя Антон не слышит ни единого слова, произнесенного этим мужчиной средних лет, он сразу замечает мерцание браслета.
В голову Антону приходит мысль получше. Обдумать ее он не удосуживается: как только решение принято, курс задан. Антону Макуса всегда нравилось нападать первым, это стремление неплохо служило ему с тех пор, как он себя помнит… впрочем, это еще ничего не значит. О своем детстве Антон помнит очень мало, а когда силится вспомнить, всплывают лишь отдельные смутные образы. Может, все воспоминания оттеснило в дальний угол горе. Или все дело в травме, и разум оберегает его от прошлого, потому что доступ к воспоминаниям о нем причинит еще больше боли. Антон не помнит, каким виделся ему дворец до того, как ему отвели отдельную комнату. Вообще не помнит первые восемь лет своей жизни, кроме размытых ощущений: как отец заседал в Совете, а его мать, дочь бывшего члена Совета, вышагивала по коридорам Дворца Земли так, будто все королевство принадлежит ей.
Род Макуса относился к верхам дворцовой знати. Однажды, когда отец Антона вывез семью отдыхать в их загородный дом в провинции Кэлиту, земледельческом регионе Талиня, которым он управлял, в дом ворвалась банда местных цивилов, вооруженных до зубов. Это самое раннее из воспоминаний Антона. И единственное из всех, которое играет яркими красками перед его мысленным взором – и родители, бросающиеся к Антону и в голос умоляющие его: «Беги! Беги! Прячься!», и кто-то из незваных гостей, трясущий стальным клинком, и убегающая пятилетняя Буира, и плачущая наверху, разбуженная шумом десятимесячная Хана. Тот момент – бесконечный, полный ужаса – единственная причина, по которой он до сих пор помнит лица родителей. Пока им наносили рану за раной, Антон был способен думать лишь об одном: если бы я мог перескочить в этого плохого человека, я остановил бы его. Я мог бы остановить любого, кто захочет сделать плохое. Если бы я только умел делать перескоки.
Теперь-то он понимает, что ничего бы это не изменило. Что врагов было слишком много. Его родители могли попытаться, хоть отчасти и утратили навык из-за нетерпимости дворца к перескокам, но сначала они старались спрятать его, а потом стало слишком поздно. В то время Антону было всего восемь лет. Он не мог ничего, кроме как затаиться под шкафом и смотреть, как гибнут его родители, как чужаки хватают Буиру и бегут наверх за Ханой. Почему его не стали искать, он не понял. Его видели, когда ворвались в дом, но по какой-то причине пощадили – то ли в суматохе вылетело из головы, то ли по возрасту он ни на что не годился. Прибывшие по экстренному вызову гвардейцы сказали, что его сестры исчезли бесследно. Предположительно, погибли, но более вероятно, что были проданы куда-нибудь в глухие районы Талиня для работы на фермах. Антон предпочитает считать их мертвыми. Эта участь кажется ему более легкой.