Огорчившись поначалу, что брат долгое время не проживает в родительском доме, но жив-здоров и живёт неподалёку – узнал от вышедшего со двора напротив мужичка, что курил самосад (ядрёный такой!), на проникновенное из меня: «Хозяин!», я на радостях и сам закурил.
Мужик был голодный на общение и мы разговорились. Но не успели и докурить, как из дома, что розовел стенами за его спиной, вышла его «жінка» и от двери матерно облаяла своего «чоловіка». «Ага, дочекаєшся єлупеня!..» – этим закончила и вернулась в дом. «Чоловік» мгновенно внял, видимо, осторожному и надрессированному разуму, оставив меня с открытым ртом, одного, у чужих ворот.
Я шёл селом к брату – это оставалось главным и в удовольствие. Похожие один на другой дома толкались впереди меня похожими дворами. За поворотами или за большими ветвистыми деревьями встречались и дома краше, и дворы для отдыха на воздухе. А воздух!.. Дышалось с ощущением пахнущего в тебе и из тебя лета, словно полевые цветы у лица.
Большие и просто огромные по простиранию огороды зеленели по обе стороны улицы, как поля немого, но зримого откровения о проделанной на них работе теми, кому они принадлежали. Иные из них продолжали кланяться земле-матушке и сейчас, в душный полдень: кто – над чубатыми тёмно-зелёной листвой бураками, кто в коротких струйках тени от листвы кукурузы в отличие от подсолнечника, рванувшегося вверх и золотившего даль.
А, вообще-то, село своими деревенскими фасадами и пейзажами не то что бы огорчило, но и глаз не порадовало. К тому же через два-три жилых дома – развалины или разваливались такие же, в основном одноэтажные помещения для проживания. Именно помещения, так как дома – это не украинские «хаты», если и не из глины слеплены, и соломой не перекрыты. Дома за заборами не прячут, хотя и то правда, что лучшим соседом был и остаётся всё же высокий и прочный забор, Да и чему удивляться? Дорогу из гранитного камня, вечную казалось бы, и ту угробили.
Дом жены брата и сам Николай отыскались быстро, а узнавал он меня – для этого понадобилось время. Оно понадобилось и мне, чтобы вместе кое-что вспомнить, спустя полвека. Пока я рассказывал эту историю, в результате которой я простоял на коленях с обеда до вечера в качестве наказания, Николай насторожено слушал и при этом растирал грубыми пальцами небритый квадратный подбородок. И сам он был как квадрат: в плечах – поменьше, в росте – побольше (но не выше меня), одет по сути в тряпьё, прикрывавшее широкую и седую грудь да ноги по бокам. На левой щеке – рваный шрам от укуса собаки (ух, достал он как-то своего дворового пса…) даже морщины его в себя не запрятали, а чёрные точки бугристых угрей просыпались на дряблое лицо, будто веснушки, которых у него отродясь не было, но от чего я сам страдал долгое время, весной и осенью.