Внезапно вновь раздался звонок, и Смолина вздрогнула. Кто вообще придумал этот чертов аппарат, по которому абсолютно любой желающий может вторгнуться в твою личную жизнь в любое время? Анна сорвала трубку.
– Я уже все сказала!
– Мотылек‑1, прием!
Смолину окатило ледяной водой, словно она вновь оказалась в том злополучном лесу под проливным дождем.
– Какого черта тебе надо?
– Можно было и повежливее после стольких лет совместной работы, – послышался слегка укоризненный голос Светы из трубки.
– За вежливостью не ко мне, – сухо ответила Смолина.
– Как дела? Как работа?
– Думаешь, что-то интересное может происходить у менеджера в типографии?
– Мало ли, может, ты сменила место… Как-никак три года не общались.
– Знаешь, я отлично жила эти три года. И никто не называл меня Мотыльком. Его больше нет.
– Как скажешь, Ань.
Смолина подумала, что эти три года она старалась не вспоминать Свету и вообще забыть все, что ее связывало с AnnaSearch.
– Я понимаю, что ты отошла от дел…
– Ты правильно понимаешь, – перебила ее Анна. – И мне не интересно, кто у вас там снова пропал.
– Не пропал, а нашелся.
– Тем более. Живые меня интересуют еще меньше.
– Я посчитала, что ты должна это знать. Но если хочешь, я не буду говорить.
Тишина.
Вот на хрена, на хрена, спрашивается, ворошить прошлое? Три года – это срок. За три года раны способны зарасти, затянуться новой кожей, лишь во время дождей отзываясь тупой болью. Но только если эти раны не ковырять.
Смолина взглянула в окно. Стоял конец сентября, и ветер прилепил к окну мертвые желтые листья. Снова осень. Снова этот голос. Снова.
Анне хотелось бросить трубку, разбить к чертям этот аппарат, так беспардонно позволяющий любому вторгнуться в ее личное пространство. Но пластырь с раны был уже оторван, и под ним показалась незажившая травма. Главное, соли туда не сыпануть.
– Но только в последний раз. Больше не звони мне. Никогда. А теперь говори.
– Мы нашли Лисинцеву.
Мать тогда по милой дочке,
По исчезнувшей девице
Горько, горько зарыдала,
Говорит слова такие:
«Матери! Вы не качайте
Никогда в теченье жизни
В колыбели ваших дочек,
Не воспитывайте деток,
Чтоб насильно выдать замуж,
Как, бедняжка, я качала
В колыбели мою дочку.
«Калевала»
Цветок был очень красивый. Тоненький стебелек, едва опушенный прозрачными волосками, на котором покачивалась аккуратная чашечка, увенчанная пятью лепестками. Фи-ал-ка. Красивое слово! Маленькая Аня очень любила его повторять и наблюдать за тем, как при произношении язык танцует во рту. «Фи» было похоже на французское приветствие, что-то легкое, как мамин поцелуй. На «ал» язык энергично устремлялся вперед и утыкался в зубы. Завершающее этот балет «ка» говорилось с легким придыханием, как нечто интимное и очень личное.