Но в самой глубине его истерзанной души, как слабый, дрожащий огонек, еще тлела искра надежды, словно огонек в темном, беспросветном туннеле. Надежда на то, что когда-нибудь он сможет избавиться от проклятия, надежда на то, что он сможет вернуть себе свою человечность, надежда на то, что он сможет искупить свою вину за все свои злодеяния, надежда на то, что тьма не победит свет. И именно эта слабая надежда не позволяла ему полностью сдаться, не позволяла ему погрузиться в бездну безумия, не позволяла ему полностью превратиться в монстра, которым он так боялся стать. Именно эта надежда давала ему силы жить дальше.
Он посмотрел на луну, которая теперь полностью показалась из-за туч, и увидел ее бледный, холодный свет, освещавший мрачный, молчаливый лес. Он почувствовал, как ветер, словно сочувствуя его страданиям, нежно коснулся его лица, словно пытался утешить его, подарив ему хотя бы мимолетное облегчение. И в этот момент он понял, что он не одинок, что даже в самой густой, непроглядной тьме есть место для надежды, что даже самое страшное, самое древнее проклятие можно победить, если не терять веру в себя, если не давать тьме овладеть своей душой, если не забывать того, кем ты был когда-то, если помнить добро, которое было в его жизни. Иерихон, проклятый маньяк, на мгновение вернулся в себя, и это мгновение было его спасением, его единственным шансом на искупление, на возвращение света в свою жизнь. Но борьба только начиналась, это был лишь крошечный проблеск света, который еще нужно было раздуть в яркое пламя.
Столкновение с Состраданием
Лес, словно старый, измученный зверь, затаился в ночной тиши, погруженный в гнетущую атмосферу безмолвия, нарушаемую лишь редкими, едва слышными вздохами ветра, гулявшего между спящими деревьями, словно вздыхающего от усталости и печали. Луна, словно бледный, призрачный глаз, с высоты небес наблюдала за всем происходящим, ее свет, казалось, просачивался сквозь плотные ветви деревьев, скользил по мокрой от росы траве, словно искал что-то потерянное или сокрытое от глаз. Иерихон, после своего краткого, болезненного просветления, вновь ощущал, как проклятие медленно, но верно, с неумолимой силой завладевает его измученным разумом, словно змея, обвивающая его своим холодным, смертоносным телом. Зуд под кожей становился нестерпимым, превращаясь в пытку, его глаза вновь начинали гореть зловещим, нездоровым желтым огнем, словно в них вспыхнуло пламя преисподней, а в голове снова начал звучать навязчивый, шепчущий голос, словно темные демоны перешептывались между собой, настойчиво подталкивая его к новой, кровавой охоте, на новые злодеяния. Он знал, что он должен был идти, что проклятие не оставит его в покое, что оно неумолимо тянуло его в бездну, но в этот раз, в отличие от предыдущих, он не чувствовал слепой, животной ярости, не чувствовал неутолимой жажды крови, лишь жгучую, мучительную тоску. В нем оставалось горькое, разъедающее чувство отвращения к самому себе, к тому, во что он превратился, оставалось мучительное, невыносимое осознание того, что он не является хозяином своего тела, что он не является хозяином своей души, что он всего лишь марионетка, чьи нити тянет невидимая, темная сила. И это осознание, словно ядовитый, смертоносный змей, терзало его изнутри, не давая ему ни покоя, ни мгновения передышки, отравляя каждый его вздох, каждую его мысль.