Да, а в каком виде он ухитрился предстать перед первым в своей
жизни эльфом! Не хотел нарядное платье истрепать? Пыли дорожной
испугался? Да что ты говоришь! Вот и получай, что заслужил, за
этакую-то предусмотрительность. Хороша важная персона — в рубахе
небеленого полотна и выгоревшем на солнце дорожном тряпье, которое
Лерметт успел за минувший год поистаскать до полного неприличия. А
если учесть, что эльфы чувствуют и ценят красоту во всем, в чем бы
она ни проявлялась... страшно даже себе представить, что Эннеари о
нем подумал. Сам-то эльф вон какой аккуратный — даже зеркало при
себе имеет, чтобы сразу всякое безобразие в своем облике заметить и
в порядок себя привести. А вот у Лерметта зеркал с собой нет...
может, оно и к лучшему, потому что смотреть на себя Лерметту
незачем. Он и так знает, на кого он похож. На чучело, вот на кого.
Нет, посол, а уж тем паче посол, едущий за перевал, должен быть
опрятным, величаво сдержанным и одетым с благородным изяществом — а
он-то, он... срамота, да и только. Мысль о том, что эльф
спервоначалу предстал перед ним в залитых кровью изодранных
лохмотьях, а теперь так и вовсе красуется в запасной одежке,
извлеченной из сумки Лерметта, облегчения отчего-то не
приносила.
Не диво, что эльф в его сторону даже и не смотрит. Противно ему,
наверное. Глянет этак искоса, украдкой, на все это непотребство, и
тут же снова глаза в сторону отводит. Попросить его, что ли, чтобы
он сородичам своим не рассказывал, в каком виде он посла встретил?
Да, хорошо придумано, нечего сказать. Не успел знакомство свести,
твое высочество, а просьбы из тебя так и сыплются. Умнее ничего в
голову не пришло?
И добро бы он впервые с посольством ехал! Так ведь нет —
четырежды к степнякам ездил. И всякий раз своего добивался. И
выглядел, как послу и наследнику престола полагается, и мысли в
голове не мешались. Постарше него люди со степняками общего языка
найти не могли — а вот он, Лерметт, находил. Его ведь не только за
высокородность к эльфам послом отправили, а еще и за былые успехи.
За талант и за опытность. Вот-вот, за это самое. За умение
сходиться с людьми... так то — с людьми. С эльфами его до сих пор
судьба накоротко не сводила. А теперь свела... а он ни шагу
ступить, ни слова сказать не может без лихорадочного обдумывания.
Отец говорил на прощание: "Человеку с эльфами трудно понимание
найти. Если ты не справишься, значит, и никто другой не сумеет".
Что трудно — святая правда. Впервые в жизни Лерметт чувствовал себя
настолько растерянным. Скверно-то как. От подобных размышлений
дурнота к горлу так и подкатывает. Хотя и не только от них.